Не могу удерживать тебя, жупын Йордаке. Будь по твоему желанию! Но очень боюсь я, как бы лживыми не оказались слова и обещания этого бессовестного человека. Как бы не схватил он и тебя и не бросил в темницу, как жупына Тому.

— Так ведь пишет он, что свободен.

— Поступай, как тебе подсказывает разум, — огорченно молвил воевода.

Тяжко было у него на душе. Покидали его последние бояре, к которым он доверие имел. Покидали и возвращались домой. Только он не мог этого сделать. С ним теперь осталось несколько стражников и один-единственный боярин из рода Хынчештов, который ни под каким видом не желал покинуть господаря.

— С твоей милостью разделю и бокал с ядом, ежели придет время, но служить тебе стану со всей верностью.

Тронутый до слез воевода обнял его. Слова этого молодого боярина, сказанные во время тяжких испытаний, согрели душу его.

— Ежели снова сяду на престол, постоянно подле меня находиться будешь, — пообещал он ему.

Через две недели, когда в Переяславе несколько поутихли веселье и празднества, пришел воевода к гетману прощаться.

— Все еще не поменял своего решения, сват? — спросил гетман, невесело глядя на него.

— Нету меня иного пути, твоя честь. Торопят меня беды!

— Что я могу тебе сказать? Езжай! Но как бы тебе потом не пожалеть.

— Теперь отдаю себя в руки судьбы. Премного благодарю тебя, сват, за хлеб и соль, за доброе сердце и за братскую помощь! Оставайся здоровым и храни тебя всевышний!

— А тебе доброго пути! До границы проводят тебя мои запорожцы, а уж далее береги себя сам.

Обнялись они и расстались.

Карета и весь обоз отправились ясным утром. Последние островки снега быстро таяли под жаркими лучами весеннего солнца. Залитые водой дороги были почти непроезжими. Колеса увязали по ступицы, кони изо всех сил натягивали постромки. Несколько животных пало, не выдержав дороги. Их заменили мулами, скотиной сильной и выносливой к холоду и жажде. Через две недели тяжкого пути прибыли на границу Крымского ханства. Заплатил воевода запорожцам за службу и переехал ров, что разделял два государства.

И как только они переехали, словно из-под земли возникла толпа татар с мирзой во главе.

— Кто вы такие и куда направляетесь? — спросил мирза.

— Путешествует бей Молдавии в Бахчисарай, — сказал толмач. — Дела у него к хану.

— Поедете с нашей стражей, — ответил мирза и приказал нескольким татарам следовать за приезжими.

Обоз снова тронулся в путь. Дороги тут были каменистыми, поля зелеными, небо синим. На полях трудились рабы, очищая их от камней и возделывая твердую почву. На пастбищах паслись табуны коней. В хрустально-чистом утреннем воздухе дрожала грустная песня. Василе Лупу узнал напев молдавской дойны, тяжкий вздох, боль чьей-то измученной души.

«Быть бы пчелкой, быть бы птицей,

Полететь через границы,

Полететь к себе домой —

Прямо к матушке родной.

Плачет матушка, стенает,

День и ночь все ожидает.

Не видать ей больше сына,

Чья тяжка теперь судьбина.

Хлеб его горше полыни

На проклятой на чужбине.

— Остановите карету! — приказал воевода, тронутый этой горькой песней. Отнесите тому бедолаге поесть и эти шесть золотых, — приказал он стражнику. Тот поскакал по полю, где копал несчастный певец, отдал ему все и вернулся к воеводе.

— Этот парень, — сказал он, — из деревни Селиште. Захватили его татары, когда было то проклятое нашествие.

— Братцы! — кричал раб. — Матушке моей скажите!..

— Горе ему, горе! — покачали головами стражники.

После трех дней пути прибыл воевода со своими людьми в Бахчисарай. День отдыхал, затем, переодевшись в дорогие одежды, сел воевода на коня и вместе о своим верным боярином Хынческу отправился к ханскому дворцу. Перед воротами стояли на страже несколько татар в кожаных нагрудниках. Пестрая толпа толкалась вокруг. Кричали томимые жаждой ослы, помахивая ушастыми головами, ржали кони, сновал разный люд, со всех концов прибывший сюда. И только верблюды терпеливо жевали свою жвачку, глядя пустыми глазами на все, что происходило вокруг. При виде воеводы толпа расступилась, давая ему дорогу.

— Извести сиятельного хана, что прибыл бей из Молдавии и желает говорить с ним, — сказал по-турецки воевода вышедшему мирзе.

Спустя какое-то время мирза вернулся и передал, что хан приказал ждать.

Каждый раз, когда открывались ворота и выходил мирза, чтобы кого-то позвать, воевода Лупу вздрагивал. Он ожидал, что его кликнут первым. Но всякий раз звали кого-то другого. К вечеру все, кто не сумел попасть к хану, ушли.

— Приходи завтра, — сказал мирза. — Хан наш находится у жен своих в гареме.

Огорченный воевода ушел. Неужто хан забыл о нем? Или, может, неясно сказал ему мирза о том, кто ожидает у ворот?

Наступило утро и снова сказал он мирзе, кто он такой. Тот ушел, вернулся и сказал:

— Приказано ждать!

Целый день ни пил, ни ел воевода, — стоял и ждал. Но и на этот раз никто не позвал его. Входили все — торговцы и путешественники, приехавшие верхом, и те, кто передвигался пешком с посохом, но только не он, господарь Земли Молдавской. О нем будто забыли. Ясно было, что хан не желает принять его и просто над ним издевается.

В мрачном настроении вернулся Лупу на постоялый двор и приказал готовиться в путь. Он намеревался вернуться в Переяслав, когда вдруг прискакал к нему мирза с двумя татарами и сказал:

— Зовет тебя пресветлый наш хан!

Воевода сел на коня и, томимый невеселыми мыслями, направился к ханскому дворцу. В его душе еще тлела искра надежды, что удастся уговорить хана дать ему войско. Он не поскупится на посулы. Теперь, когда речь шла о жизни госпожи и сына и всей его дальнейшей судьбе, он ничего не пожалеет, все отдаст!

Хан сидел на расшитой золотой нитью подушке. Воевода поклонился.

— Многих лет тебе, пресветлый хан!

— Салам, салам, Василе-бей! — ответил хриплым голосом хан. — Из каких краев пожаловал?

—