Шрифт:
Закладка:
Бросаю взгляд в сторону поселка, с холма он – как на ладони. Среди густых лиственных крон проглядывают красные и коричневые кровли, посредине торчит водонапорная башня, кое-где виднеются высокие столбы с гнездовьями аистов. Красота, сельская идиллия! Если обернуться, увидишь не менее идиллическую картинку: желтое цветочное поле, березовая роща, рядом с ней разбросано несколько построек, окруженных забором. Вообще-то забор глухой и высокий, но с возвышенности просматривается весь двор, по которому кто-то (не разглядеть – кто) перемещается. Все это накрывает голубой купол неба, в зенит выплыл огненный шар, самое время разомлеть и прикорнуть где-нибудь под кустиком. Откуда тогда тревога на душе? И почему миры с одной и другой стороны холма не сливаются в радостных объятиях, а тихо враждуют?!
«Потому!» – отвечаю себе. Куда бы ты ни забрался, в какую бы глушь ни завез этих несчастных, нормальные обязательно достанут, они ведь никогда не дремлют. Что вчера говорил Виктор Георгиевич? Что в нашем мире тирания нормальности: все должны зарабатывать, властвовать, выигрывать в схватке с жизнью, и большинство попадает в этот круговорот, пытаясь вспрыгнуть на подножку поезда, со страшной скоростью несущегося в неизвестность. Не беда, что впереди могут разобрать пути, зато мы такие, какими нас хочет видеть мир! Парадокс в том, что многие не выдерживают, слетают с подножек, бьются о насыпь, и тут извольте радоваться – еще один невропат, а может, и похуже!
Он много чего говорит, Виктор свет Георгиевич; а еще фильмы, снятые о нем, показывает. Там произносят много умных слов, объясняют методику, я же обращаю внимание на лица тех, кого берут в работу. Поначалу застылые, неподвижные, будто они не люди, а восковые персоны, лица постепенно оживают, обретают подвижность по ходу того, как оформляется изображение. Неважно – портрет ли живописный, пластилиновая голова или еще что, – главное, проявляется человек! Мы готовы с вечера до зари смотреть это кино, что подчас и делаем. Кто-то чаю согревает, кто-то бутерброды в гостиную несет, но от экрана не отлипают, даже если не все понятно. Мне уж точно – не все, спасибо, Борисыч объясняет темные места.
В прошлом он – кандидат наук, автор множества печатных работ, на этой почве вроде и свихнулся. Мыкался по больницам несколько лет, пока не набрел на Ковача и не вернулся в человеческий облик. Но в профессию не вернулся, сделался помощником нашего гуру. Именно он возит продукты на своей «буханке», выводит в ночной дозор Цезаря (остальных пес на дух не переносит), а еще записывает за Виктором Георгиевичем высокоумные перлы, для чего в нагрудном кармане ковбойки носит карандаш с бумагой, чтобы в будущем написать книгу. Почему не спрашиваю самого гуру? Если честно – робею; да и остальные испытывают перед ним то ли робость, то ли благоговение. Есть в нем что-то особенное, что проявляется, к примеру, в общении с местными. Начальник агрофирмы, что на джипе, брызгал слюной и орал так, что в поселке могли услышать. Борисыч уже направился за волкодавом, но Виктор Георгиевич сам справился: смотрел на разбушевавшегося бизнесмена, смотрел, а тот снижал обороты, снижал, пока не замолк. Какое-то время он озирался, будто не понимал, где находится, затем махнул рукой и выбежал за ворота. Или взять Байрама, который лупит по кожаному мешку с такой силой, что тот вот-вот лопнет! Когда нанятый опекун внезапно укатил в Ташкент, парень разошелся, начал пробовать на прочность двери и мебель, так Ковач его одним взглядом в чувство привел, тот как собака побитая сделался, ни малейшей агрессии!
Увы, я – не Ковач: когда Байрам направляется к поселку, впадаю в панику. Он же с одного удара может в нокаут послать, его появление среди людей чревато!
– Подожди… – догнав, хватаю за плечо. – Домой пойдем!
– Почему?!
– Поселка на самом деле нет! Это декорации, понимаешь? Всего лишь декорации, как и остальной мир!
– А место, где живем? Тоже декорации?
– Нет-нет, там все настоящее! Только там – настоящая жизнь, идем туда!
Какое-то время Байрам размышляет, затем поворачивается и двигает в обратную сторону, то есть моя маленькая хитрость сработала. Может, прав Виктор Георгиевич, когда говорит:
– Вы сами здесь санитары, медсестры, отчасти даже лечащие врачи. Кто им поможет, если не вы?!
Жаль, в отношении Майки я беспомощна. Дочь давно скинула вес, и пролактин в норме, а заноза в мозгу осталась, о чем Виктор Георгиевич и поведал после первого сеанса. Надо же, удумала бога родить! Что должен наказать всех сукиных детей, а еще вылечить всех Богом (в этой связке – странно звучит!) обиженных! Для обеспечения нормальных родов, как выяснилось, и шастает в дождевике, бывает, даже спать в нем ложится. А квадратами своими ну просто утомила! Второй год с ними носится, наверное, тысячу рисунков сделала, но пока результат не устроил. С другой стороны, Виктор Георгиевич поощряет, значит, будем надеяться на лучшее. И верить, да-да, ведь больше ничего не остается! Узнал же он про Майкиного бога-младенца – мне-то не рассказали об этом, а ему – пожалуйста! Вера – то, чем мы живем, не признаваясь друг другу. Пошли, Господи, благодать исцеления, и, если ты выбрал своим апостолом Виктора свет Георгиевича, пусть будет по-твоему. И нас не забывай, ведь кто они без нас?! Сироты, никому не нужные, бедные-несчастные, которых любой обидит…
Голова Байрама снова маячит вдалеке (бегуч парень!), я же опять чувствую, как учащенно бухает сердце. Если оно разорвется – что будет с моей сумасбродкой?! Так и останется в своем черном квадрате, что стократ хуже тюрьмы! Сегодня видела сон, в котором дочь теряется в темном лесу: мы вроде как шли рука в руке, и вдруг моя ладонь оказывается пустой! «Майя, ты где?! Играешься, что ли, как в детстве?! Давай, выходи!» Но Майи нет, в лесу все темнее, и я бегу на поиски.
– Это ты потерялась, – слышу вдруг из темноты, – заблудилась в лесу и никогда отсюда не выйдешь!
Упавшим голосом вопрошаю:
– Никогда-никогда? Но как же…
– Да оно к лучшему! Сама же называла дочь мучительницей, обузой, гирей на ногах и этим… Камнем, что тянет на дно! Теперь ты можешь устроить личную жизнь, на дно никто не потянет, Магдаленой, опять же, не обзовет…
– Нет-нет! – лепечу. – Майка без меня пропадет! Пусть Магдалена, камень, гиря, разрисованные обои, главное, чтоб нашлась! Или чтоб я нашлась, даже не знаю…
Воспоминание гаснет, когда добегаю до ворот.
