Гаэтано на мгновенье онемел. Он был рад тому, что его сватовство отошло на второй план из-за тяжкой болезни Фалько. Теперь же похоже было, что его заставят действовать даже вопреки воле.

— Разве можно, отец, говорить о женитьбе, — сказал он, сейчас, когда Фалько в таком состоянии?

— Осталось уже недолго, — ответил Никколо. — Врачи говорят, что эту ночь он не переживет.

Чувство нового горя охватило Гаэтано. Ему придется оплакивать брата, не смея хоть с кем-либо из семьи поделиться тем, что будет утешать его самого — знанием того, что Фалько живет и здравствует в другом мире. Врачи же, судя по всему, были правы — здесь от мальчика осталась только тень прежнего Фалько.

По всему округу Овна пылали факелы и грохотали барабаны. Всем детям позволено было допоздна не ложиться спать, хотя близнецов своих Тереза нашла мирно уснувшими под одним из столов. Уложив их в колыбель, Тереза сидела, покачивая ее ногой, а девочки бегали между столами, размахивая флажками и приветствуя криками «Победа! Радость!» каждого, кто только готов был их слушать.

Джорджия с триумфом возвращалась в Овен на плечах двух мускулистых мужчин, а рядом с нею несли Паоло. Архангела сопровождала целая толпа болельщиков, рвавшихся погладить героя дня или похлопать его по холке. Чезаре вел Мерлу, послушно следовавшую за ним и счастливую вернуться в родную конюшню к матери. Вокруг нее было небольшое свободное пространство, поскольку горожане, хотя и толпились рядом, но преисполненные благоговения, слишком приближаться все-таки не решались. Уильям Детридж сопровождал Сильвию, а старший знаменосец передал свой стяг товарищу, чтобы нести теперь знамя Звездных Скачек.

Оставив лошадей снаружи, горожане внесли знамя и принесших победу наездников в церковь. Наземь Джорджии и Чезаре пришлось ступить только в самом конце лестницы перед вратами храма.

Какой бы округ ни победил в скачках, первым побуждением его жителей было возблагодарить Пресвятую Деву — сначала в главном соборе, а затем в своей собственной церкви.

Церковь Святой Троицы была полна развевающихся флагов и торжествующих Овнов. Тот же священник, который всего несколько часов назад подал Джорджии шлем и благословил Архангела, теперь щедро окропил святой водой и ее саму, и всех, оказавшихся в пределах досягаемости. В церкви, обычно такой тихой и торжественно спокойной, царила сейчас атмосфера карнавала. Для округа, выигравшего Звездные Скачки после двадцатипятилетнего перерыва, все запреты были временно сняты.

Ноги Джорджии в прямом смысле слова не касались земли с того момента, когда час назад она села верхом на Архангела во дворе папского дворца. После окончания скачки она тут же попала в объятия восторженных болельщиков, и ей пришлось отбиваться, чтобы не дать в клочья изорвать камзол на сувениры. Лишь у входа в церковь поклонники опустили Джорджию на ступени лестницы, где ее сразу же обнял Чезаре.

— Что за ночь! — воскликнул он. — Что за победа!

— Только благодаря тебе, — ответила Джорджия. — Без тебя и Мерлы я не победила бы. Жаль, что не ты был на Архангеле.

— Ты и впрямь жалеешь об этом?

— Нет, конечно, — расплылась в улыбке Джорджия.

На площади появилась еще одна лошадь, и Мерла радостно заржала, приветствуя ее. Лючиано подъехал на Звездочке к подножию лестницы, спрыгнул с лошади и бросил поводья готовому услужить горожанину. Слух о том, что именно эта серая кобыла родила чудесную крылатую лошадь, успел уже разойтись по всей Реморе.

— Лючиано! — ахнула Джорджия. — Ты научился ездить верхом!

— Он теперь стал настоящим наездником, — засмеялся Чезаре. — Доскакал до Санта Фины на одной лошади и вернулся обратно на другой. И даже пару раз полетал на Мерле!

— Счастливчик! — воскликнула Джорджия, с завистью поглядев на крылатую лошадь.

Но тут Лючиано, пробившись наконец к ним, крепко обнял Джорджию, так что та забыла и думать о полетах.

— Молодец, Джорджия! — сказал Лючиано и поцеловал ее прямо в губы.

Джорджию бросило одновременно и в жар, и в холод. Ее до сегодняшнего вечера и вообще-то никогда так не обнимали и не относились к ней с таким вниманием, но это было нечто совсем иное. Это был Лючиано. Она ответила на его поцелуй и почувствовала, что он, кажется, удивлен. Оторвавшись от его губ, Джорджия поцеловала и Чезаре, чтобы Лючиано не воображал себя как-то выделенным. Уголком глаза она заметила, что Лючиано словно бы немного успокоился, хотя ответный поцелуй Чезаре был достаточно теплым.

Зеркальца Родольфо были настроены на различные места: одно на герцогский дворец в Беллеции, одно на лечебницу, в которой лежал неподвижный и безмолвный Фалько, и еще одно на округ Овна, где, как он знал, находилась сейчас Сильвия. Он способен был различить ее в окружившей церковь толпе несмотря на то, что изображение было совсем крохотным. А затем он увидел, как Лючиано целует наездника Овна — на какую-то долю секунды дольше, чем это принято делать, поздравляя с победой.

Родольфо вздохнул. Новое осложнение.

Джорджия понимала, что в эту ночь покинуть Овен ей не удастся. Даже в большей степени, чем накануне, она была звездой праздника. К ней непрерывно подходили, чтобы поздравить и расцеловать. Похоже было, что несколько юных и весьма миловидных притом представительниц Овна не прочь были бы задержаться и поближе познакомиться с победителем Скачек. Паоло и Чезаре удавалось, правда, удерживать красоток на расстоянии.

Господи, что подумают Мора и Ральф, если она не вернется этой ночью? В записке, оставленной Джорджией, было сказано, что она собирается провести весь день с Фалько и переночует у Мулхолландов. Это обеспечивало возможность провести прошлую ночь и весь сегодняшний день в Реморе. Сейчас, однако, небо уже потемнело и, следовательно, в том мире наступил день. А поскольку это суббота, все будут дома, теряясь в догадках, куда подевалась Джорджия.

Остается лишь вопросом времени, когда Мора позвонит Викки и обнаружит, что Мулхолланды понятия не имеют о том, где находится Джорджия. Тот факт, что она и впрямь находится в их доме, абсолютно ничего не дает. Обнаружив Джорджию в комнате Фалько, да еще погруженную в кому, ее немедленно отправят в больницу