куски и рубила деликатные смеси тмина, перепелов, фенхеля, лишайника, листьев колокассии, корня кхаса, зелени пажитника, мяса ягненка и так далее. И Паршурам сам эти ингредиенты не добывал, совсем нет, он не стремился облегчить ее жизнь. Налу саму посылали за покупками. Но, по правде говоря, она не возражала против этой части своего обучения. После Варнаврата ее слух значительно усилился. Она с легкостью ловила куропаток. Она с щегольством обнаруживала спрятавшихся кроликов. Она могла с закрытыми глазами выловить рыбу из озера, используя только уши и руки. Ей нравилось пробираться через мелководье, собирая стебли лотоса, стряхивая фрукты с деревьев, выкапывая корни и совершая набеги на птичьи гнезда, чтобы найти продукты, которые требовал Мастер. Это напомнило ей походы, в которые ее отправляли в Меру. К тому времени, когда Нала возвращалась в хижину отшельника, она была покрыта крошками коры и пыльцой, но на ее покрытом шрамами лице играла улыбка.

Но на этом все хорошее закончилось. Паршурам требовал приготовить столь сложные блюда, что иногда нужно было тщательно сбалансировать сотню ингредиентов. Иногда Паршураму хотелось чего-нибудь простого, например, риса, приготовленного на пару с цветами, или озерной рыбы, запеченной в зеленых кокосовых орехах. Если одна крупинка портилась или соус не имел нужного оттенка вкуса, еду выбрасывали собакам, и Нале приходилось снова трудиться у очага.

Прошли месяцы, и широта наставлений Паршурама расширилась на новые бесполезные области, и вместе с ними усилилось и разочарование Налы. Она старалась этого не показывать.

Одной из таких областей были языки. Нале сказали, что она должна знать и древний язык, и греческий. Она уже знала магахи пракрит с тех пор, как жила в лесу, и Высокий санскрит со времен учебы в Меру. Но эти языки были ничем по сравнению с тем, что ей предстояло выучить сейчас. Ее заставили освоить ублюдочный санскритский акцент рештов. Паршурам заставлял ее каждый день по два часа переписывать рукописи и читать на каждом из языков до тех пор, пока, наконец, не объявил, что она больше не говорит на старом языке «как свинья, рожающая тройню», и не пишет по-гречески, «как слепой с искалеченной рукой». Нала все еще не понимала, как знание греческого поможет ей отомстить за свою семью, но она поклялась повиноваться, и она повиновалась.

Стоило Нале закончить изучение языков, и Паршурам вообще запретил ей говорить на любом языке на несколько часов.

– Ты не услышишь эти языки, находясь среди веданцев, – сказал он ей, – но ты услышишь их на кораблях и среди торговцев. И когда ты услышишь язык, не позволяй твоим соседям узнать, что ты их понимаешь, если, конечно, не складывается так, что ты должна их понимать. Ты будешь поражена тому, как много можно выяснить, когда люди думают, что ты не понимаешь, о чем они говорят.

У Паршурама также была склонность к странным играм. Однажды он сказал Нале отравить винные бочки приезжей труппы актеров, чтобы они не смогли вовремя подняться, чтобы сыграть свою скандальную пьесу Битва при Говердхуне. Позже в том же месяце Нала подменила отчет Касмиры о сборе яблок поддельным отчетом, подготовленным Паршурамом. На Летнем фестивале она добавила определенную траву в ежедневный корм на ферме, так что у огромного козла начались проблемы с кишечником. Козла не получилось той же ночью принести в жертву на церемонии освящения нового дома Смотрителя, и этот знак посчитали настолько зловещим, что Смотритель решил не переезжать в Касмиру.

– Может, ты и ужасна во всем остальном, но, похоже, у тебя склонность провоцировать неприятности, Нала. Это прекрасно, учитывая, что ты недостаточно красива, чтобы быть глупой. – Паршурам усмехнулся и взъерошил ей волосы, которые снова превратились в раздражающие кудри.

Нала не знала, зачем Паршурам ставит ей такие задачи, но она не позволяла этому беспокоить ее. Этот человек совершил настоящий геноцид. Она знала, что может доверять ему. Она просто сосредоточилась на том, как выполнить поставленную задачу, а не на том, зачем ее выполнять. Может быть, если она достаточно впечатлит Паршурама, он, наконец, научит ее Танцу Теней. Но этот день все не наступал.

Вместо этого он рассказал ей о косметике. В течение недели Налу заставляли сидеть, притворяясь одной из посвященных Агни, Бога Огня – одетой в оранжевое, так что она выглядела бедной и жалкой. Паршурам научил ее, как использовать пасты и красители, чтобы замаскировать ее витилиго и изменить личину. Прохожие бросали монеты в ее потертый мешок, и мольбы лились из них водопадом: одна женщина просила о богатстве, другая молила о прощении за то, что сожгла урожай своего соседа; еще одна – за то, что трахалась с мужем соседки; многие женщины хотели сыновей, а одна просила, чтобы ее сын умер.

Тем не менее момент избавления все не наступал. Иногда Нале казалось, что Паршурам просто развлекается, особенно когда он и сам был уверен, что она попадет в беду во время выполнения своих заданий. Ей нужно было иметь под рукой достойную историю, чтобы объяснить, почему она воровала нижнее белье сына лодочника или почему выпустила мышей в местные амбары. Излишне говорить, что ее лжи не верили. Однажды ее поймали жители деревни и били кнутом до тех пор, пока не располосовали всю спину. А Паршурам просто стоял и смотрел.

Паршурам развлекался не одними розыгрышами. Он заставлял Налу говорить с людьми. Иногда он посылал ее к кузнецу, чтобы спросить, был ли импорт стали в этом году меньше, чем в прошлом, или в порт, чтобы узнать тариф на рыбу, доставляемую с гор. Или в храм, чтобы узнать, какой Бог получил самые высокие пожертвования в этом квартале. Когда наступила оттепель и плавучие дома вновь занялись торговлей, ей сказали отправиться на озера, чтобы пообщаться с путешественниками и лодочниками.

Она начинала уставать от всего этого. С учетом ее нынешних занятий Искусство Солнца становилось все привлекательней, но что она могла поделать? Ослушаться Паршурама и нарушить вачан? Это было немыслимо. Но, по крайней мере, эти работы позволили ей завести друзей от лодочника с толстой кожей до старого продавца кукурузы. Она часто сплетничала с женщиной, которая продавала корни лотоса в одном из плавучих садов на озере. Детям этой женщины тоже нравилось играть с Налой, и они доверяли ей свои секреты. Она начала замечать, что ее, по-видимому, считали заслуживающей доверия, потому что она была искалечена, невидима и не особо существовала для остальных. Ее не замечали, когда она убирала со столов, за которыми собирались посплетничать за кальяном или