Выгляни эта соседка в окно сейчас, она бы пожалела о своих словах – придет день, и она будет хвастаться, что когда-то жила с ним по соседству. Звучал громкий смех – Тед и Амат соревновались. Победа досталась Амату, но один раунд все-таки выиграл Тед. Подхватив на спину Тюре, он с поднятыми руками пронесся по саду – так, словно выиграл целый мир. Он завершил круг, и, когда пробегал мимо Амата, тот хлопнул его по плечу. Быть может, однажды они будут вместе играть в НХЛ.

На кухне хихикали Бубу и Тесс, здесь начиналась история любви. А на улице, во дворе, – другие истории. Некоторые очень даже неплохие.

* * *

Пока все играли в хоккей, Беньи стоял, прислонясь к стене, и прикуривал вторую за последние пять минут сигарету.

– Ты ударить меня этой клюшкой хочешь или что? Потому что, если нет, лучше убери ее, а то я волнуюсь, как бы ты себе глаз не выбил, – добродушно заметил он.

Тобиас только сейчас понял, что так и стоит, замахнувшись клюшкой, как битой, тут же опустил ее и, извиняясь, встряхнул головой:

– Сорян. Прости. Последнее время столько разборок с бьорнстадскими. Когда ты вылез из машины в этом свитере, я подумал… блин… сейчас начнется…

– Я не могу сейчас драться. Хреново мне, – признался Беньи.

– С бодуна? – осторожно спросил Тобиас, видя, что, несмотря на холод, Беньи покрылся испариной.

– Бодун мне обычно не мешает. Наоборот, слишком трезвый, – фыркнул Беньи, который не пил с тех пор, как вернулся в Бьорнстад, и теперь чувствовал, как весь его организм протестует против такого воздержания.

Из окна вдруг донесся хохот Тесс, и Тобиас удивленно поднял голову, как сурикат, высунувшийся из норки.

– Она что, СМЕЕТСЯ?

– А с ней это нечасто случается? – спросил Беньи.

– Она ржет только над нами с Тедом, если кто-то из нас ударится, например.

Тесс снова засмеялась, и Беньи улыбнулся:

– Наверное, Бубу рассказал ей, что последнее время много размышлял о сходстве морозильных камер и машин времени. Тут хочешь не хочешь засмеешься – либо с ним, либо над ним.

– Машин времени? – не понял Тобиас.

Беньи бессильно покачал головой.

– Забей. Долго рассказывать. Сколько твоему брату? – кивнув на Теда, спросил он.

– Тринадцать. На два года меня младше, – ответил Тобиас.

– ТРИНАДЦАТЬ? Чем вы его кормите? Кормом для ротвейлеров? Он же здоровый, как дом!

Тобиас гордо кивнул:

– Он круто играет. Будет лучше Амата.

– Что, даже лучше своего старшего брата? – поддразнил его Беньи и очень удивился, когда Тобиас воскликнул:

– Он уже лучше меня! Просто не знает об этом.

Беньи затушил сигарету. Казалось, он хочет похлопать Тобиаса по плечу.

– Тебе надо к Цаккель, нашему тренеру в Бьорнстаде.

– Теду к ней надо, а не мне.

– Нет, тебе. Она любит игроков, которые знают свои границы.

Тобиас понимал, что это комплимент, но слишком ненавидел Бьорнстад и был слишком подростком, чтобы просто так принять похвалу.

– Жаль только, что в вашей команде полно сучьих детей и педиков! – выдал он чисто по привычке и тут же, посмотрев на Беньи, едва не подавился своими словами.

Но Беньи с невозмутимым видом ответил:

– Мы не сучьи дети. А в остальном, возможно, ты прав.

– Прости… я не хотел, – заикаясь, пролепетал Тобиас.

Два года назад, когда все только узнали про Беньи, Тобиас стоял на трибуне хедских болельщиков на матче «Бьорнстада» против «Хеда». Он помнил, какие слова они кричали Беньи. Как бросали на лед фаллоимитаторы. Как легко было потом оправдываться тем, что так уж, мол, устроен хоккей: надо всего лишь найти у противника больное место, ничего личного. Это не расизм, не сексизм, не гомофобия. Ты просто пытаешься победить. Но сейчас, когда парень, которому он все это выкрикивал, стоял перед ним собственной персоной, подобные оправдания не выдерживали критики. Тобиас готов был провалиться со стыда. Беньи только хмыкнул.

– Вы точно такие же, – ответил он. – Просто еще об этом не знаете.

Тобиас облегченно засмеялся, радуясь, что все зубы остались целы. Потом собрался с духом и спросил:

– А это правда, что ты как-то раз один завалил четырех противников?

– Кто это сказал?

– Отец. Из всех игроков «Бьорнстада» ты единственный, кто ему вообще когда-либо нравился. Правда, он никогда в этом не сознается.

Беньи зажег новую сигарету.

– Их было трое. И ни один из них не умел драться на льду. Так что это не в счет.

– А меня ты научить мог бы? Драться на льду?

Беньи курил и думал, как же ненавидит себя за то, что вернулся сюда, в этот лес, где все только так о нем и думают. Как о человеке, способном к насилию. О том, кого надо бояться.

– Значит, ты считаешь, что твой брат пойдет так же далеко, как Амат? А сам ты куда метишь? – спросил он, чтобы не отвечать на вопрос Тобиаса.

– Да особо никуда. Может, в основную команду «Хеда», если только они не перейдут в другой дивизион – в таком случае мне там не место. И если клуб вообще не закроют.

– А почему не выше?

– Потому что я не Тед. Я как ты.

– Как я?

На шее у Тобиаса выступили красные пятна.

– Ну не в этом смысле… я не то хотел сказать… Ну и я не считаю, что это как-то… Я имею в виду… как игрок. Чтобы стать хорошим игроком, надо этого захотеть, а я не хочу. Я не настолько люблю хоккей. Я не живу им. В отличие от Теда.

Беньи захохотал так, что поперхнулся дымом.

– Ты считаешь, что со мной все было именно так?

Тобиас кивнул, все еще пристыженно, но в его голосе звучала уверенность:

– Иначе ты бы не бросил. Что бы мы ни кричали тебе с трибуны. Если бы ты по-настоящему любил хоккей, тебя бы ничто не остановило.

Беньи закатил глаза, затушил окурок и начал шарить по карманам в поисках сигаретной пачки.

– Твою мать. Да Цаккель бы тебя на руках носила…

Тобиасу очень хотелось расценить это как комплимент.

На кухне Бубу готовил ужин и продолжал задавать вопросы, потому что мама научила его, что это два лучших способа понравиться девушкам: «Они к такому не привыкли». Бубу знал, что ему больше особо нечего предложить Тесс, и надеялся, что этого хватит надолго. И не ошибся.

Когда из окна кухни снова донесся хохот Тесс, Тобиас смерил Бубу долгим взглядом, все еще немного настороженным, а потом серьезно спросил:

– Он вообще как, нормальный? Этот Бубу? Я знаю, что он твой друг. Но