Шрифт:
Закладка:
Волнение всё не проходило, а лишь нарастало — предстояло дождаться команду из больницы.
* * *
Наконец-то удалось хоть немного отдохнуть, помыться и нормально поесть.
Из дома семьи Хегевара меня и Исидору забрал специальный верхолёт устроителей турнира. Нам привезли новую форму, оружие и всячески помогли привести себя в порядок: причесали, подлечили порезы и ссадины.
А ещё сказали, что остальных членов команды мы увидим уже на арене, их должны были доставить туда прямо из больницы, а это порождало нехорошие мысли и чувство вины: видимо, серьёзно я покалечил ребят. Возможно, переломал им руки, или ещё чего.
— Не переживай, — всю дорогу успокаивала меня Исидора. — Вот увидишь, они будут как новенькие.
— С каких пор ты веришь в чудеса? — мрачно спросил я.
На это она лишь поморщилась.
Никакой радости от того, что наша команда прошла в финал, мы оба не испытывали. Слишком серьёзными потерями оно нам далось, и теперь я, как никогда, понимал слова Галея о том, что турнир — это не просто соревнования.
Мне даже казалось, что после него я уже не буду прежним. Как и остальные бойцы из моей группы. Мы будто разом повзрослели и осознали что-то важное — то, что главнее всех призовых мест.
Арену построили на огромном стадионе в столице княжества Янамар, городе с таким же названием — Янамар. Я никогда там не был, и когда верхолёт полетел над красивыми зданиями с изогнутыми крышами, над парками и мостами, над длинными улицами, то невольно начал любоваться красотами в иллюминаторе.
Ну а когда мы подлетели к самой арене-амфитеатру, то у меня захватило дух.
Она была огромной!
Тысячи зрителей!
Казалось, сюда съехалось всё Стокняжье.
— О боги... Кирилл... неужели мы будем там выступать? — выдохнула Исидора, тоже уставившись в иллюминатор. — Мне жутко... и меня, кажется, тошнит...
Я положил руку на её ладонь.
— Не волнуйся. Мы уже молодцы.
От волнения она закрыла глаза.
— Видел бы меня сейчас мой отец. Жаль, он не любит все эти военные мероприятия. Наверное, даже Вещание не слушает и не знает, что я участвую.
Я покосился на Исидору. Знала бы она, кто её настоящий отец, она бы так не говорила.
Верхолёт приземлился на специальной площадке, на краю стадиона, и стоило нам выйти, как будто из ниоткуда, на нас набросились журналисты.
— Господин Волков! Что вы думаете о захвате заложников?
— Как вы расцениваете свои шансы на победу? Господин Волков!
— Господин Волков, поделитесь впечатлениями о последнем маршруте!
— Господин Волков, у вас есть предположение, с кем вам придётся сражаться в Иллюзионе? Господин Волков! Ответьте!
Всю эту толпу быстро оттеснило оцепление военных, но одного журналиста всё-таки пропустили для специального интервью.
Это был крупный толстяк с моржовыми усами, оплывший, краснощёкий, но, как ни странно, подвижный и очень даже бодрый для своих габаритов.
И как только он открыл рот, а из-под его пышных усов зазвучал голос, то я сразу понял, что именно этот человек комментировал наши действия все прошедшие сутки, следуя за нами на верхолёте.
— Господин Волков! Моё почтение! — Он схватил меня за руку и затряс, крепко пожимая. — Позвольте несколько слов? Я выбил интервью с вами в числе первых! Вознаградите меня за это!
Я остановился, еле выдернув руку из его потных ладоней.
Тот сунул мне под нос квадратный микрофон, мерцающий соляными знаками, и попросил:
— Расскажите нашим слушателям, что подвигло вас и вашу группу на участие в столь сложных соревнованиях?
— Хотели посмотреть, на что мы способны, — ответил я, не вдаваясь в подробности.
— О! Вы способны на многое, как мы все убедились! — закивал мужчина. — Это было невероятное зрелище, господин Волков! Позвольте от лица наших слушателей поблагодарить вас и передать вам наше восхищение! Но скажите, что вы планируете делать после турнира? Вам, наверняка, уже поступили десятки предложений о службе из почтеннейших Военных Домов страны?
Я качнул головой.
— Пока никаких предложений не поступало.
Он был настолько ошарашен, что открыл рот.
— О великий Бартл! Да этот парень ещё свободен! Знаете, мне кажется, что военные уже о чём-то договорились и между собой определили, кто возьмёт вас на службу. Думаю, это кто-то очень серьёзный! О-о-очень серьёзный!
Журналист многозначительно прокашлялся и показал большим пальцем на небо, будто намекая, что серьёзней Дома не существует — скорее всего, имел в виду Императорский Дом.
— Кирилл... там ребята... — прошептала мне Исидора, толкая меня локтем.
— Извините, нам пора, — я хотел уже отделаться от журналиста, но тот, вцепился мне в руку.
— И последний вопрос! Каким вы видите результат сегодняшнего турнира? Есть предположение, с кем вам придётся сражаться в Иллюзионе?
— Увидим, — бросил я напоследок и поспешил за Исидорой.
Мужчина остался на месте, и пока я уходил, до меня доносились очередные его возгласы:
— Какой скромняга, господа! Но это только видимость! Его взгляд источает уверенность! «Не стойте у меня на пути», — говорит он нам! «Я вам не всё ещё показал!», — говорит он нам!
— Ничего ты такого не говорил, — с недовольством прошептала Исидора. — Ненавижу средства массовой информации. Переврут даже три слова.
Она ещё побурчала немного, но почти сразу забыла о журналистах, как только к нам подошли остальные ребята из группы. Целые и невредимые. Ну почти.
Лёва явился с опухшим лицом, а ещё хромал на правую ногу, Платон Саблин пришёл с перебинтованным правым плечом, как и Яков. Егор-Глыба постоянно прислонял ладонь к ушибленной груди.
— Зато мы наконец-то пожрали нормально! — заулыбался довольный Котов, тоже, кстати, перебинтованный.
Но больше всех отличилась Бородинская.
Она подошла ко мне и влепила звонкую пощёчину.
— Это за то, что ты меня в живот ударил, скотина! — Потом обхватила меня за шею, крепко обняла и поцеловала в пострадавшую щёку. — А это за то, что ты тех малюток спас!..
Когда наша команда в полном составе вышла на основную площадку арены и подняла флаг с гербом волка, стадион взревел. Тысячи людей вскинули руки и зарычали.
Я пытался найти среди всех этих лиц тех, кто должен был прибыть из Академии.
Джанко, Мидори, Мичи...
И не находил.
Слишком много людей, слишком много рук и флагов.
Рядом с нами, под своим знаменем стояла команда Германа Григорьева, и, кажется,