— То есть, насколько я понимаю, бесполезно взывать к твоему разуму.

— Абсолютно, потому что он блокируется близким присутствием одного пожилого джентльмена в превосходной форме.

— Понятно, — заключил Маккена, удостоверившись, сам не разобравшись в чем, но все же отметив, что было приятно. — Твоя приемная мать жалуется и просит, чтобы я принял меры.

— Так принимай! — ластился Энди, оставляя влажные отметины поцелуев на груди Роя. — Накажи меня пару раз.

— Отлично. Ты не оставил мне выбора.

— Я специально вел себя так, чтобы его не осталось.

— Тьфу ты! Послал же мне бог приключения на голову!

— Только на голову? Он точно знал, тебе это до крайности надо.

— Не могу решить, — начал Рой, поднимаясь. — Я трахаюсь в перерывах между работой или работаю в перерывах между трахами?

— Смотря, что для тебя важнее. Если мне не изменяет память, то где-то я слышал, что художник должен быть недокормленным и недотраханным, иначе его муза… ну, в общем, короче, с ней что-то не то.

— Ах ты, мелкий гаденыш!

— Это повышение или понижение?

— Чего относительно чего?

— Относительно засранца и куска дерьма?

Рой отвесил Энди пинок, а после обнял.

— Уговорил. Расценю, как повышение.

— Скажи мне лучше, супертанцор, когда новый шест покупать? Ольга говорит, ты этот скоро до дыр протрешь.

— Так вот откуда просачивается секретная информация! А я-то думаю, где дыра, через которую так сквозит!

— А если честно, я тут постоял, посмотрел, ловко у тебя получается. Сдается мне, раз чутье Стива и на этот раз его не подвело.

— Правда?! — обрадовался Энди.

— Правдее не бывает, но есть одно но.

— Какое?

— Моя аппаратура. Ты это, поосторожней с ней. Радиус твоих пируэтов едва не цепляет ее. Там техники тысяч на сто пятьдесят. Думаю, нужно уточнить кое-что еще раз. В моей жизни есть две неприкосновенные вещи: моя аппаратура и мои отношения со Стивом. Если в силу каких-то зверских причин тебе удастся разбить либо то, либо другое, ты тут же станешь счастливым обладателем уникальной возможности отрабатывать это всю жизнь, и то, — Рой сделал паузу, — если мне посчастливится не убить тебя раньше. Прими это к сведению, чтобы после не возникло недопонимания.

— Видно, моя жизнь подорожала, раз ею можно оплатить две столь бесценные вещи, — Энди старался говорить безразлично, но искажения стройных интонаций выдавали его.

Маккена заметил, но не подал вида.

— Давай собирайся. Нам пора на массаж. По крайней мере, я смогу быть спокоен в течение часа, что ничего в моей жизни не изменилось и не разрушилось. А после Стив требует тебя в студию. Кстати, детка, — его голос заискрился веселыми нитями, — ты уже наметил предел своей популярности?

— В смысле?

— В прямом смысле. Ты еще палочку не отбросил, а в клубе к тебе уже очереди выстраиваются. Твоя популярность растет молниеносно. Чувствую, не за горами время, когда и мне придется записываться в порядке общей очереди.

— Так начинай сейчас. Я предоставлю тебе лучшие варианты. По старой дружбе.

Энди расстраивался, словно дека его души треснула, разболтав колки, и струны давали обидную фальшь.

— Нам надо сделать тебе документы, — вдруг совершенно серьезно сказал Рой. — Сегодня Стив ткнул меня носом в эту проблему.

— Да, мы говорили с ним.

— Вы говорили с ним! — повторил Маккена. — Не со мной! С ним! Дурное начало! Не находишь?! Может, со мной вообще уже не стоит говорить?!

— Рой, какого черта происходит?! — напрягся парень.

— Вот и я хочу знать, какого черта происходит?!

— Не понимаю, что тебя так злит?

— Хорошо. Изволь. Могу я поинтересоваться, кто я для тебя?!

Энди замялся. Это было как раз то мгновение, когда ответ должен оказаться как никогда точным.

— В смысле? — тупо спросил парень, выигрывая время.

— В прямом смысле! Скажи, кто я для тебя?!

Мальчишка вскинул голову.

— Хочешь знать?! Хорошо! Понравится тебе или нет, но ты человек, которого я люблю и от которого приму все! Ты тот, кто является смыслом моей жизни, как бы странно это ни звучало! Прости, если скажу не то, что ты хочешь услышать. Ты — мой партнер! Человек, отношения с которым важнее любых других! Можешь отрицать наличие этих отношений, как тебе угодно! Сколько бы я ни сопротивлялся, ни подыгрывал тебе, с моей стороны все так, как я сказал! Примешь ты или нет, но это ничего не изменит! Я буду с тобой столько, сколько ты позволишь, ведь это ты создал меня! Захочешь, чтобы ушел, я уйду! Захочешь, чтоб остался, я останусь! Захочешь, чтоб умер, что ж, и это не проблема! Захочешь, чтоб перестал любить, не получится! Это единственное, что я не смогу для тебя сделать! А сейчас я скажу тебе то, что ты сам боишься признать! И ты любишь меня до безумия…

— Ты в своем уме?!

Слова парня смели Роя. Они обрушились, словно сверху рухнула огромная глыба, поволокла за собой по каменистому склону, перетерла в месиво и размазала жалкими ошметками.

— Слава богу, не в твоем! А знаешь, что ты любишь во мне больше всего?!

— Ну?!

— Ты любишь самого себя, потому что видишь, как ты прекрасен и желаем! Это то, что не дали тебе другие! Ты любишь свое превосходство, свой опыт, свой возраст! Я — то зеркало, в которое ты так обожаешь смотреться! Твои отношения со Стивом равные, со мной нет, и никогда таковыми не будут! Это заводит тебя…

Энди замолчал, стараясь подавить сбивающееся дыхание. Он только что вынес себе приговор и теперь ждал, когда судья назначит срок исполнения. Сердце парня сорвалось. Соскользнуло. Упало. И теперь билось где-то в солнечном сплетении. Неровно. С остановками. Сбиваясь. Рой смотрел на него тупо и прямо. Парнем словно руководил дьявол, подсказывая, что делать, чтобы он, Маккена, влип еще глубже. И он чувствовал, что вязнет в этих зыбучих песках.

— А теперь, когда я все сказал, можешь спросить меня еще раз, кто ты для меня, — голос Энди упал.

Мальчишка обреченно опустил руки, потом плечи и отвернулся. Он выглядел так, словно только что положил голову на плаху и теперь ждал, когда палач, наконец, покончит с этим. Рой ничего не ответил. Он просто не мог. Слова, приготовленные для нападения, столкнулись в голове, рассыпались на буквы, и он никак не мог составить из них ни единой внятной конструкции. Все, что ему удавалось, выглядело жалко. Нет, убого жалко. Ноги не гнулись, словно он врос в место, на котором стоял. Время потерялось. Попуталось. Услышав то, что сказал парень, оно забыло, что должно течь безэмоционально и независимо. Секунды словно растянулись в часы, а те превратились в бесконечность, обращающуюся по кругу, где уже не разобрать, откуда и куда двигаться.

— Прости, — произнес парень, словно сам рубил себе голову.

Маккена обнял Энди со спины, прижался щекой к виску, чувствуя, как неудержимо бьется пульс, эта маленькая птица жизни внутри мальчишки. Он всхлипнул, а Рой в ответ лишь крепче прижал его к себе.

— Я не должен был все это говорить…

— Но ты сказал, и теперь оно со мной.

Он замолчал. Смятение внутри пыталось выстроиться хоть в какой-нибудь порядок, но только больше расстраивалось.

— Энди, — голос Маккены звучал глухо. Так, как если бы он собирался сказать что-то тяжелое.

— Рой, — перебил мальчишка, — не говори ничего. Давай оставим все, как есть.

Он высвободился из кольца рук и быстро сбежал по лестнице в гостиную. Лишь когда стихли его легкие шаги, Рой нерешительно оглянулся. Не это ли непомерная тяжесть - приносить страдания тому, кого любишь? Уже любишь. Не это ли величайшее наслаждение - знать, что и он любит тебя? Он стоял, понимая, что так и не сказал самого главного. Почему? Не смог? Не захотел? Не сказал того, что так нужно обоим.

Ольга обрадовалась появлению парня.

— Выпьете кофе или будете обедать? — она засуетилась возле стола.

— Кофе, — буркнул Энди, а после добавил шепотом. — С мышьяком.

— Господину Маккена варить?

— Наверное.

— Вы чем-то расстроены? — только теперь женщина заметила смятение парня.

— Надо было окно открыть. Голова разболелась. Там очень душно, — невпопад ответил парень первое, что пришло в голову.

Рой спустился, молча сел за стол и уставился на мальчишку. Тот чувствовал себя подопытным кроликом под всепроникающими рентгеновскими лучами. Отчего-то мешали руки, и парень никак не мог придумать, куда их деть. То и дело чесалось то тут, то там, раздражая до безумия. Энди видел боковым зрением неподвижную статую Маккены, но никак не мог заставить себя взглянуть на него, а когда все же взглянул… тот улыбался. Сидел, чуть склонив голову, и улыбался. Тепло, уютно, словно