детишек школьного возраста сидят на крыше машины спиной к оператору и смотрят, как другие ребята качаются на качелях. Это было обращение к молодым женщинам: такую машину следует водить, если хочешь вырастить счастливых детей. Ну а кто такого не захочет?

Его собственная жена водит свою уже лет семь как минимум, но ей не нравятся зеленые виниловые кресла, да и в первую же неделю их дочь заблевала задние сиденья после вечеринки в честь своего шестнадцатилетия, вколов себе столько опиатов, что хватило бы на целый пригород. Элис в палате интенсивной терапии, такая бледная, и пришлось как-то смириться с фактом, что она делает вещи, которые пугают его, которые он не может контролировать. Доктор отвел их с Мэри в сторону и сказал, что она едва не умерла.

Любой родитель в чем-нибудь да виновен. Пытаешься сделать все возможное, чтобы получилось как надо – и да, иногда получается. В других случаях – ну, приходится не вмешиваться. Думая о том, что случилось с Элис, он с трудом находит этому причину. Поначалу, когда все только начиналось, он взял вину на себя. Может, он был слишком строг, или она не справилась с тем, что он – коп, и это смущало ее. Но теперь он видит, что это лишь подстегнуло ее. Дало ей благовидный предлог продолжать.

Ему потребовалось немало времени, чтобы перестать думать, что это имеет отношение к нему и что он это сделал. Это все она – ее проблема, ее слабость. Ее неверный выбор. Нельзя брать на себя вину за чужие ошибки, даже когда хочется, даже когда думаешь, что так будет правильно.

Машина жертвы чистенькая. Ничего удивительного. Он находит разве что смятый список покупок под креслом – яйца, апельсины, свиные отбивные, салат, полироль для мебели, «Рексолл».

Ближе к вечеру он останавливается у аптеки «Рексолл» на Чатэм-авеню. Аптекаря, Денниса Хили, он знает уже лет тридцать.

– Как семейство?

– Отлично. Чем могу быть полезен, шериф?

– Я по работе. Не сможете посмотреть, покупала ли что-нибудь на прошлой неделе Кэтрин Клэр?

– Минуточку.

Он уходит проверить, а Трэвис стоит под взглядами покупателей, которые видели его в новостях и пока что не в восторге от результатов его работы. Когда Деннис возвращается за прилавок, он испытывает облегчение.

– Ничего, но ее муж принес рецепт на такое лекарство – ниапразин.

– Что это?

– Мягкое седативное. Им лечат расстройства сна у детей.

– Можно мне копию этого рецепта?

– Разумеется.

«Людей нельзя спасти, – думает он, выходя из аптеки. – Это гребаная правда жизни. Они сами создают себе проблемы. Это не дорога с односторонним движением, нет, сэр. Вот ни разу».

С мертвыми такая штука – их уже слишком поздно спасать. И неважно, насколько вы убеждены в чьей-то вине – доказывать все равно придется. А жители городка ждут от него именно этого.

9

Эти первые недели Мэри редко видит мужа. Как и большинству женщин городка, ей не спится при мысли, что где-то здесь бродит псих с топором. В первое же утро в скобяной лавке заканчиваются замки. Люди на улицах словно преисполнены подозрений, боятся. Что их следующими зарубят во сне. Мысль о том, что это может случиться в Чозене, – она делает обычные вещи странными. Смотришь на машины и лица и думаешь: может, это он? Или вот он?

Все говорят о женщине по фамилии Клэр, она теперь вроде местной святой. В баре стоит непрекращающийся гам. Многие думают, что это ее муж. Они нехорошо смотрят на Мэри в магазине Хака и подходят к ней на улице. «Почему Трэвис еще не арестовал его? – спрашивает одна женщина. – Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – это он».

«Закон – это вам не журнал со сплетнями», – огрызается Мэри.

Они с Трэвисом-младшим смотрят на него по телевизору, в лицо ему тычут микрофоны. Он красивый человек, думает она, даже сейчас, когда вымотан этой историей. «Мы собираем досье пары, – объясняет он репортерам. Надеюсь, выяснится что-то полезное».

– Как же это бесит, – говорит он ей вечером, видя себя в позднем выпуске новостей. – Самое, блин, большое разочарование – что семейство не явилось к моим дверям, требуя ответа. Если бы это случилось с тобой или с кем-то из детей, я бы глаз не сомкнул, пока не выяснил бы хоть что-то. Черт, я бы всю землю перерыл, но нашел бы убийцу.

Она берет его за руку.

– Я бы сделала для тебя то же самое, милый.

– Даже с ее стороны. Где ее родители? – Он удивленно качает головой. – Я просто не понимаю.

– Может, есть причина, почему они не спрашивают, Трэвис.

– О чем это ты?

– Родители – они знают своих детей. Как мы знаем своих.

– Я тебя не понимаю, Мэри.

– Возможно, они не спрашивают, потому что у них нет вопросов. Может, они просто уже знают.

Трэвис задумывается.

– Понимаю, на что ты намекаешь, Мэри, и с его стороны это имеет смысл, но не с ее. Если ее родители думают, что это сделал Джордж, почему они не пытаются выдвигать против него обвинения?

– Люди странные, Трэвис, ты сам знаешь. Во-первых, у них нет доказательств, чтобы заявлять такое. Ты сам сказал, что с уликами негусто. И потом, если бы они настаивали на обвинении, это явно разрушило бы их отношения с ним и его семьей. Может, они считают, что в таком случае больше не увидят внучку.

Каждый день выходят очередные новости и продаются газеты. Трэвис приходит поздно и выглядит при этом совершенно вымотанным. Она сидит с ним, пока он ест, выпивает немного бурбона, смотрит, как он перебирает бумаги в папке – аккуратно, будто это хирург перевязывает рану. Даже по выходным, когда Трэвис-младший играет на кларнете или стучит мячом на улице, он продолжает копать, надеясь хоть что-то прояснить. Где-то там, на этих коричневых листах, ответ, который ему нужен.

Они исключают версию ограбления. Во-первых, в городке уже лет десять никого не грабили, разве что школьники воровали алкоголь. Бумажник Кэтрин лежал на самом видном месте, и ни единого цента не пропало. А если это ограбление, зачем топор? Зачем специально идти в сарай? Возьми что хочешь и иди – хозяйка спит наверху. Зачем убивать спящую женщину? И даже если она проснулась – зачем? Напугай ее, если хочешь, можешь даже вырубить, а потом делай, зачем пришел, и уходи. Даже у воров есть какие-то понятия и здравый смысл. Допустим, тебя поймали на ограблении, отсидишь срок – и свободен. Но