все в свои руки. Думая об этом, Клара ощутила, что это не так, что мир не настолько странен; точнее сказать, он странен по-своему, но эта странность, случайная или обусловленная, никогда не бывает сверхъестественной.

Она посмотрела туда, где должен был находиться стол Гауны, уверенная, что знает, где он стоит. Сидевших там людей она не узнала; тут же с восторгом она увидела среди них Гауну; и моментально с ужасом распознала остальных: это были Валерга и парни. Все это произошло почти мгновенно.

У стойки рядом с ней возник Блондин. Вид у него был очень довольный, он улыбался и говорил, растягивая эластичные губы. Что надо этому дьяволу? – подумала она. Удивленная, полная отвращения, она слушала его так, будто он находился очень далеко, в другом мире и оттуда нелепо стремился во все вмешиваться. О чем говорил этот олух? О том, как рад, что нашел ее. И колеблясь, заикаясь, спрашивал, поверила ли она тем глупостям, которые он наговорил о себе. Он сказал это так смиренно, что она из жалости улыбнулась ему.

Отведя глаза, она поняла, что Гауна видел ее улыбку. Теперь он смотрел на нее мрачно. В его лице был не столько гнев, сколько досада и горечь.

LIV

Оцепенев, с недоумением и страхом следила Клара за Гауной. Она видела, как магическим образом сбывается все, о чем говорилось в дождливый вечер: вот Гауна сказал что-то Валерге, вот поднялся, положив деньги на стол, и медленно пошел прочь со своими друзьями.

Оркестр замолчал. Люди вернулись к столикам. Наступил какой-то странный миг, когда вдруг воцарились тишина и покой (несомненно, по контрасту с бурлением и шумом минутой раньше), Клара поняла, что ее страхи подтвердились: с какого-то мгновения, определить которые было невозможно, настоящее слилось с двадцать седьмым годом. Потом все понеслось стремительно: оркестр заиграл, Клара побежала вслед за Гауной, Блондин настиг ее и взял за локоть, но ей удалось вывернуться; однако пересечь зал, опять заполненный танцующими, было непросто, на это ушло много времени. Она добралась до дверей, выбежала наружу – там не было ни Гауны, ни остальных. Она вернулась и обратилась к швейцару – очень высокому, в красной долгополой ливрее с медными пуговицами, с маленькой орлиной головкой, маленькими полуприкрытыми глазами и ироническим выражением на лице.

– Вы не видели, как вышли несколько сеньоров? – спросила она.

– Много сеньоров вышло и много вошло, – ответил швейцар.

– Этих было пятеро, – пояснила девушка, подавив нетерпение. – Сеньор постарше и четверо молодых. Они были без маскарадных костюмов и без масок.

– Очень плохо, – ответил швейцар. – Здесь мы все переодеты.

Клара обратилась к испанцам в гардеробе (она заметила, что Блондин робко следует за нею). Один из испанцев ответил «кажется, да», другой сказал, что ничего не помнит.

– Только что? – переспросил он. – Пятеро и без костюмов? Даже без масок? Даже без накладных носов? Нет, сеньорита, я обязательно запомнил бы их.

Первый, когда Клара взглянула на него, лишь пожал плечами и неопределенно качнул головой.

Клара повернулась к блондину.

– Могу я попросить вас об одолжении? – спросила она.

– Все что прикажете, – ответил Блондин.

Клара взяла его за руку и вместе с ним выбежала наружу.

– Отвезите меня.

– Минутку, – попросил Блондин, – я только возьму шляпу.

Но Клара не выпустила его руки.

– Потом возьмете, – пробормотала она. – Сейчас некогда. Бежим.

Они помчались к автомобилю. Кто-то бежал за ними следом, им казалось, что за ними гонятся, преследователь успел кинуть что-то в окно машины – это была шляпа Блондина. После великолепно выполненного разворота, сопровождаемого скрежетом шин, Блондин рванул по Сентенарио, наверное, гордясь своим «обурном». Клара сначала попросила его ехать к озерам, затем в парк. Уже медленно поехали они по аллеям. Клара умоляла его светить фонариком между деревьями. Она была совершенно убита.

– Что происходит? – спросил Блондин.

– Ничего, – ответила она.

– Как это ничего? Не очень-то хорошо вы со мной обращаетесь, – упрекнул ее блондин. – Весь сегодняшний вечер я у вас в услужении, а вы даже не говорите мне, для чего. Если бы я знал, в чем дело, может, я сумел бы помочь. Объясните мне.

– Сейчас нет времени, – сказала Клара.

Блондин настаивал.

– Вы мне не поверите, – сказала Клара. – Впрочем, мне все равно, поверите вы или нет. Но это правда, и она ужасна. Если мы потеряем время, мы ничего не успеем предотвратить.

– Предотвратить что? И вы думаете, что вот так, с этим фонариком, мы кого-то найдем? Для этого нам должно больше чем повезти. Кого вы ищете?

– Моего мужа. Он был на балу. Он видел вас.

– Это у него пройдет, – успокоил ее Блондин.

– Не в этом дело. Вы не понимаете. Он вышел с приятелями, бандитами. Он думает, что они его друзья, но они его убьют.

– Почему? – спросил Блондин.

Они посветили фонариками под железнодорожным мостом.

Клара ответила другим вопросом:

– Вы помните карнавал двадцать седьмого года?

– Помню, – ответил Блондин. – Помню как помог вам вытащить из Арменонвиля молодого человека, который вас заинтересовал.

– Этот молодой человек теперь мой муж, – сказала Клара. – Его зовут Эмилио Гауна. В тот вечер я познакомилась с ним.

– Вы попросили меня, чтобы я помог вам его увезти. Я отказывался, но видел, как вы беспокоитесь, и не смог отказать.

В ту ночь двадцать седьмого года вытащить Гауну было непросто. Он очень много выпил. Блондин поднес ему еще рюмку. «Я в этом не понимаю, – заметил он, – потому что сам не пью, но может быть это возымеет действие». Так и случилось: они без труда вытащили его из зала и втолкнули в такси. «И куда мы его повезем?» – спросил Блондин. Клара не хотела его бросать. Втроем они кружили по Палермо. Наконец Блондин вспомнил, что Сантьяго и Немой, служащие клуба КДТ, теперь живут в домике на пристани, на берегу озера, и после долгих уговоров Клара согласилась оставить пьяного там. Их встретил Немой, Сантьяго не было дома в ту ночь. Гауну уложили на койку и укрыли серым одеялом. В качестве награды Клара позволила Блондину проводить ее домой. Блондин сказал: «Ваш друг в хороших руках. Это отличные люди, я знаю их всю жизнь. Они следили за полем в прежние времена, когда клуб возглавлял Росси, и потом работали с Крамером до самого конца. Помню, как они загорались, когда мы играли против команд Уркисы или “Спортиво Палермо”, только мы всегда проигрывали».

Эти размышления или, скорее, связанные с ними воспоминания детства поначалу растрогали его, однако скоро он понял, что девушка уже дважды играла с ним, дважды внушала надежды, чтобы затем бесцеремонно использовать его как орудие в своих путаных отношениях с другим мужчиной. Он резко остановил автомобиль.

– Знаешь что, моя милая? – спросил он тоном, какого она раньше у него не слышала.

Он поставил машину на ручной тормоз и выключил мотор. Откинувшись на дверцу, свесив руку с баранки, сдвинув шляпу на