– Вот она, сучка! – обрадовано улыбался бандит, кто заманивал её в магазин. – Давай, братва, взяли! Вытаскивай её, ща побазарим! – махнул рукой он и командовал, как нахрап.

За Ксюшу крепко схватились и выволокли в два рывка из-под завалов. Сразу четыре бандита намертво держали её за руки. Остальные загоны столпились вокруг – всего человек двадцать. Нахрап выдернул из развалин кусок свинцовой трубы.

– Не толпись, крысюки! Мож она щас молнией ёпнет! – остерёг один бандит.

– Да могла бы, давно уже ёпнула! Пришибло её, всё – амба Динамо!

Нахрап замахнулся трубой и ударил Ксюшу по бедру. Она вскрикнула. Прут отскочил от ноги, как от деревяшки. Всё равно больно! хоть комбинезон защитил. Её крик сбил с бандитов последнюю робость и раззадорил. Они заоглядывались друг на друга, в глазах сверкнул лютый азарт.

– Ну чё, шкура, довыёпывалась? Знай Скиперских! Сколько пацанов наших пожгла заживо! Полсотни! Всё, амба тебе, Динка, мы тоже тя живьём замурлыжим. Грабли, копыта – отрубим, хрюкало тебе коцанём – свинюгой общей заделаем: жить, жрать, срать – будешь, а мы тя…

Нахрап пояснил, на радость загонам, что и как они сделают с ней на Каланче. Куда там её кошмарам! Когда он помянул сожжённых братков, лица у бандитов остервенели. Каждый смотрел на Ксюшу, как на гнилую кучу дерьма с порослью ложки.

Нахрап с шорохом ткани начал ощупывать комбинезон, искал застёжку. Может они её прямо здесь, на развалинах изнасилуют, а может просто хотят снять Перуницу, чтоб не ударила? Только застёжки всё никак не находилось, а резать комбинезон нахрап не хотел. Может под ошейником кнопка? Нахрап полез под ошейник. Внутри шлема мигнула красная рамка: «Перезагрузка системы – девяносто процентов». Нахрап нащупал под ошейником клапан, дёрнул Ксюшу за голову…

Через миг в окнах магазина мелькнула белая вспышка. По улице прокатился трескучий гром. К полусотне сожжённых бандитов из Скипера прибавилось ещё двадцать.

*************

Конечно, её предали. Кто-то из подвальных предал – рассказал бандитам о том, кто она, как её зовут по-настоящему, и как работает Перуница. И эти предатели могли быть только в одном подвале.

Ксюша с яростью хромала к Котлу Тимофея. Если бы не отшибленное бедро – шла бы быстрее. С комбинезона сыпалась пыль, забрало шлема пересекла трещина, индикаторы то и дело мигали, дважды Перуница гасла совсем и перезагружалась. Подумаешь! Кощей починит! – зло засмеялась Ксюша. Ну нет, теперь-то Кощей ничего не починит, а она не попросит чинить.

«Вот вы со мной как? Вот вы как!» – твердила про себя Ксюша. – «Мало вам? Я же для вас, я всё для вас, сволочи, столько я для вас сделала! Ты говорил, Тимоха, что я для тебя как родная, как семья твоя! Говорил, и не верил?..» – Ксюша прикусила губу, сдержала плачь и волоклась по тропинке в Котёл. А если их отыскали? Кутышей могли отыскать, запугать, запытать, пока Ксюши не было. Тимоха, Лёля, Ульяна, Юрка и Костик! Страх охладил изнутри, Ксюша сорвалась на бег, как могла – захромала!

Вот и двор, где дыра в Котёл. Вот она видит дом и знакомые ей грибы. На окаменелом грибе возле самого входа сидят Лёля с Ульяной. Вход завешан брезентом, и дверца машины на месте, вход не разорён, не раздербанен. Но Лёля-то и Ульяна почему тут? Женщины, с еле прикрытыми волосами, сидят у входа в Котёл, и слёзы отирают.

Ульяна первая завидела Серебряну. Лёля подняла мордашку – припухшую, мокрую, но суровую, как у ребёнка, кто чем хочешь готов помочь маме, только не знает, как бы её успокоить.

«Наверное, что-то с Тимохой» – тревожно подумала Ксюша. Ульяна с недавних пор не поднималась из Котла: живот сильно большой; не сегодня, так завтра рожать.

– Вы что тут? – подошла и спросила Ксюша.

– Да ничего, Ксюш, ничего, – махнула Ульяна, а сама вытерла нос, громко шмыгнула, и прижала Лёлю под бок.

– А чего ревёте?

– Да так, да так… – не хотела признаваться Ульяна. Ксюша погодила секунду, но не в том она была духе, чтоб загадки разгадывать. Она прошла мимо, ко входу, оттащила дверцу и откинула полог, втиснулась с рюкзаком в выдолбленную внутрь подвала дыру. Стоило ей немного пройти в полутьме, как на неё наскочил Тимофей с тазом грязной воды. И у Тимохи глаза не на своём месте – красные, обеспокоенные. Хоть он хмурится, как привык, а в душе вовсе не то. Зверолов живо оглядел Серебряну: и её комбинезон в пыли, и треснутый шлем.

– Ксюша?

– Что у вас тут?

– Радость-то какая… – буркнул потеряно Тимофей, как будто сто тысяч раз про себя, и вслух уже повторял это.

– Какая ещё радость? – не поверила Ксюша. В ней с новой силой закипел гнев. Чем они тут занимаются? Тимофей, перепуганный, и совсем сбитый с толку пялился в Ксюшино забрало и удивлялся как будто, что Ксюша его не понимает. Она раздражённо протиснулась мимо, потеснила Тимофея так, что из тазика выплеснулось. Всё нужное в подвале – дальше, в самой его глубине, и она спешила в душное тесное сердце закутышей к ответам! и не ошиблась…

На лежанке у Тимофея, прижимая к себе Костика, сидела чужая старуха. Кожа жёлтая, правая рука по локоть – культяпка, а левая, которой она обнимала мальчонку – вся в тёмных язвах. Седые волосы прилипли ко лбу, на изнурённом лице синеют мешки под глазами. Костик молча жался к старухе и побелел, как будто страшно боялся выпустить её хоть на секунду.

У закопчённой печурки посреди подвала стоял Юрка с тряпкой и кастрюлькой в руках, и смотрел на пришедшую Серебряну.

Вот и Нина – пропавшая жена Тимофея: Ксюша видела её впервые, но поняла почти сразу кто это. Из банд не возвращаются – нет-нет, не возвращаются: особенно женщины, кого силой уволокли на Каланчу. Но мать Костика и Юрки вернулась; и не представить – лучше не надо! – что с ней делали все эти годы. Ведь ей должно быть не так уж и много лет, но она… Последней рукой она вцепилась в своего Костика и воспалёнными глазами в тёмных кругах жгла Серебряну.

Её отпустили домой – не просто так. Бандиты, конечно, узнали, из какого она района – как раз там, где видели