* * *

Дик Фейнман взял со стола секретарши Оппи лежавший там журнал. Это оказался только что доставленный «Бюллетень ученых-атомщиков» за октябрь 1963 года. На обложке, как это часто бывало, были изображены часы Судного дня, показывающие, насколько близко человечество подошло к ядерному уничтожению. Циферблат часов в этом выпуске был пыльно-розового цвета; этот оттенок Дик хорошо знал по лос-аламосским закатам. Как всегда, на циферблате не было ни цифр, ни минут, а были отмечены только четыре часа, каждый из которых был обведен черным кружком: девять, десять, одиннадцать и двенадцать. Но в отличие от прежних изображений на часах было три стрелки: короткая черная часовая указывала, как всегда, на полночь, более длинная белая минутная стрелка указывала на сорок восьмую точку – другими словами, на без двенадцати минут полночь, но имелся также черный контур минутной стрелки, залитой тем же цветом, что и остальные часы, указывающий на без семи полночь.

Дик чуть слышно фыркнул. Можно было бы ожидать, что изобретатель диаграмм Фейнмана, системы, которая могла бы объяснить любую реакцию в квантовой электродинамике, сможет понять, какие мысли пытается передать такая простая графика, но, хоть убей, он не мог. Объяснение он нашел на второй странице журнала. Редакционная статья начиналась словами:

Заключение договора об ограниченном запрещении ядерных испытаний является обнадеживающим событием. Оно укрепляет слабую надежду на то, что человечество избежит уничтожения в ядерной войне, и позволяет перевести стрелки часов Бюллетеня на несколько минут назад от рокового часа.

Бог одной рукой дает – Фейнман был атеистом, но прекрасно знал вторую часть поговорки, – а другой отбирает. Конечно, заключение договора стало значительным шагом для мировой безопасности, но оно убило проект «Орион». Как бы там ни было, редакционный художник, оформлявший «Бюллетень», безусловно, мог бы поучиться графическому представлению на диаграммах Фейнмана. Указать направление против движения часовой стрелки от очерченной минутной к сплошной белой стрелке, и предполагаемый смысл прояснился бы: мы отдалились от полуночи еще на пять минут.

Вероятнее всего, в предыдущее положение – без семи полночь – стрелки часов были переведены в 1960 году. Совет по науке и безопасности «Бюллетеня» всего два раза в год собирался и решал, уместно ли манипулировать минутной стрелкой, и поэтому Кубинский ракетный кризис годичной давности, который, вероятно, должен был заставить стрелку перепрыгнуть на предпоследнее минутное деление циферблата, начался и полностью закончился между двумя заседаниями совета и, следовательно, никак не повлиял на ход часов.

Дик терпеть не мог работать в комитетах, но тот, который устанавливал положение часов, заинтриговал его. Какая интересная идея: мы не знали, который час, пока не пришли к групповому консенсусу. А как насчет несогласных? Вроде например… того парня, из-за которого ему пришлось искать в словаре слово «эскутеон»[66]. Уорд Эванс, вот как его звали! Как много лет назад Уорд Эванс выразил несогласие на показательном процессе по проверке благонадежности Оппенгеймера, так и сейчас, если большинство членов комитета «Бюллетеня» проголосовало, скажем, за три минуты до полуночи, а остальные сочли, что лучше указать две минуты – что будет?

Это чем-то походило на феномен наблюдения в квантовой физике – кошка жива и мертва, пока кто-нибудь не проверит здоровье бедного животного, – но если там первый наблюдатель создает реальность, в которой застревают все последующие, то здесь мнение меньшинства означает, что хотя для большинства время было таким, но для некоторых оно было другим, и…

И… Г. Иисус Христос, где буква «Г», несомненно, означает Гейзенберга, так оно и есть! В точности то, что требуется: эксперимент, устройство, инструмент, машина, которая распадается не на одну реальность, а на две, будучи одновременно и тем, и этим, или, точнее, что важнее и мощнее, будучи и сейчас, и тогда одновременно настоящим и прошлым.

Черный телефон Верны Хобсон зазвонил, она сняла трубку, приложила к уху и почти сразу же повернулась к Фейнману.

– Доктор Оппенгеймер сейчас примет вас.

Дик поднялся на ноги, но направился не к двери директорского кабинета, а к другой, выходившей на первый этаж Фулд-холла.

– Нет-нет, – сказал Фейнман, – он примет меня тогда! – И он поспешно зашагал по коридору к лестнице, направляясь в кабинет Курта Геделя.

Глава 52

Из Далласа, Техас. Экстренное сообщение, по-видимому, официальное. Президент Кеннеди умер ровно в час дня по центральному стандартному времени, в два часа по восточному стандартному времени, то есть тридцать восемь минут назад.

Уолтер Кронкайт

Ну, вот и отпущение грехов! Сидя за столом в своем кабинете в Фулд-холле, Оппи готовил благодарственную речь. Пусть Теллер шантажом добился премии Эйнштейна, да и вот эту награду получил в прошлом году. Но теперь наконец настала очередь Роберта: на следующей неделе он получит премию Энрико Ферми, учрежденную в честь Итальянского штурмана, скончавшегося девять лет назад. Приятно было и то, что частью награды являлся безналоговый чек на 50 000 долларов. Еще приятнее было, что, как объявили только сегодня утром, награду ему лично вручит президент Кеннеди. А золотая медаль с изображением Ферми, смотрящего вниз и влево с той легкой, застенчивой улыбкой, которую с искренней нежностью вспоминал Оппи, несомненно, стала бы ему памятным подарком.

Но что важнее всего – организация, спонсирующая премию. КАЭ, чертова Комиссия по атомной энергии, та самая, которая девять лет назад лишила Оппи допуска к секретной информации, развернулась на сто восемьдесят градусов и решила вручить свою высшую награду, приз за совокупность достижений на протяжении всей научной карьеры, Дж. Роберту Оппенгеймеру! Что означает возвращение в канон гигантов ядерной физики вместе с предыдущими лауреатами: самим Ферми (единственным, кто был награжден посмертно), фон Нейманом, Лоуренсом, Вигнером, Сиборгом, Бете и, да, Теллером.

Теперь КАЭ возглавлял Гленн Сиборг, награжденный в 1951 году Нобелевской премией за открытие плутония (в тот год вторым награжденным стал Э. Макмиллан), и Оппи не сомневался, что именно он наряду со сторонниками Оппи в Белом доме, среди которых были Дин Раск, Макджордж Банди и Артур Шлезингер-младший, решил сделать Оппи лауреатом этого года. То есть полное, публичное признание от имени президента того, что комиссия была неправа, неправа, чертовски неправа, лишив его допуска к секретной информации. Сиборг рассказал Оппи, что, когда он сообщил своему предшественнику Льюису Строссу о том, кого они наградят, у того сделался такой вид, будто Сиборг ударил его по лицу.

Верна куда-то отошла и оставила дверь из приемной в кабинет директора открытой. Оппи услышал стук в наружную дверь и, не поднимая глаз от разлинованного блокнота, в котором писал, крикнул:

– Войдите!

– Папа…

За дверью оказался его двадцатидвухлетний сын