Шрифт:
Закладка:
– Высокоэнергетические частицы вокруг Земли, – наставительно произнес Оппи.
– Конечно. Но если такие радиационные пояса дает магнитное поле Земли, то они, вероятно, есть на любой планете с сильным биполярным магнитным полем, а поле Юпитера гигантское, по меньшей мере в десять, а то и в двадцать раз больше земного.
– Но если с планеты исходит только дециметровое излучение…
– Да, в этом не было бы ничего слишком страшного. – Фейнман помахал последним номером «Астрономического журнала», датированным октябрем 1959 года. – Но вот тут напечатано сообщение Фрэнка Дрейка. Он обнаружил дециметровое излучение, исходящее от Юпитера. Деци-, а не дека-. Не десять метров, а одна десятая метра.
Оппи нахмурился:
– То есть в сто раз короче, чем следовало из первоначальных данных, а это… Черт! Это же значит, что…
– Совершенно верно. Синхротронное излучение, испускаемое электронами, несущимися с релятивистскими скоростями в юпитерианском аналоге поясов Ван Аллена. Излучение в миллион раз интенсивнее, чем в наших собственных поясах. И, упреждая ваш вопрос: я уже разобрался. Спутники Юпитера: Ио, Европа, Ганимед и даже Каллисто, – вероятно, вращаются в пределах поясов Ван Аллена Юпитера. Возможно, на Европе действительно есть океан, как предполагают некоторые, но его поверхность не может быть пригодна для жизни. С таким же успехом можно попытаться переселить человечество внутрь ядерных реакторов.
Оппи жестом попросил у Фейнмана журнал. Дик заложил нужную страницу листком бумаги, но Роберт на мгновение растерялся. В этом номере были опубликованы сразу два сообщения Фрэнка Дрейка, одно за другим. Первое не имело отношения к данному вопросу, а вот второе – «Нетепловое микроволновое излучение Юпитера» как раз и вызвало беспокойство у Фейнмана. Вообще-то, у публикации был соавтор, которого журнал указал как С. Хватума. Оппи сразу заметил, что инициал умудрились поместить с опечаткой: коллегу Дрейка по Национальной радиоастрономической обсерватории в Гринбанке звали Хейн. К сожалению, к остальной части краткого материала – всего три абзаца, занимающих гораздо меньше страницы, – было труднее придраться. Дрейк был хорошим ученым-эмпириком: признанным, уравновешенным, иногда блестящим. Его вывод, изложенный обычным для таких вещей бесстрастным языком – «из наблюдений следует, что общее число частиц в 106 раз превышает таковое в земной системе», – означал, что Фейнман прав. Относительно продолжительное существование биологических молекул на поверхности Европы или других крупных спутников Юпитера нельзя было обеспечить никоим образом. О, воскликнул про себя Оппи: на Европе могла бы существовать глубоководная жизнь, защищенная многими десятками или сотнями метров воды, если за пределами Земли вообще существует жизнь и если на Европе действительно есть океан. Но в качестве второго дома для человечества? Не годится.
– Ну что ж, – сказал Оппи, закрыв журнал, – ничего не попишешь. Если мы собираемся отправиться на какое-нибудь крупное тело Солнечной системы, остается только Марс.
– Или какая-нибудь из лун Сатурна. Например, Титан.
– Да, пожалуй. Но я все равно ставлю на Красную планету. Слава богу, она, по крайней мере, выглядит несколько гостеприимнее.
Фейнман философски пожал плечами:
– Где есть жизнь, там есть и надежда.
* * *
Неделей позже к Оппи в кабинет явился И. А. Раби с потертой канцелярской папкой под мышкой.
– Вы не хотите слетать посмотреть испытание «Ориона»? – Он открыл папку и взглянул на верхний лист. – Оно состоится на Тихоокеанском побережье, в Пойнт-Ломе, неподалеку от Сан-Диего, в следующую субботу.
Пусть Сан-Диего находился очень далеко от Сан-Франциско, но все же в одном штате; даже через столько лет любое упоминание о Калифорнии вызывало в памяти образ Джин.
– Думаю, хорошая мысль, – ответил Оппи. – Взгляну наконец на эту чертову штуку.
– Но я должен предупредить вас, – сказал Раби, приподняв папку, в которой, судя по всему, содержались какие-то новости. – Туда может заявиться Роландер.
У Оппи заныло под ложечкой. К. Артур Роландер, проныра из Совета по благонадежности КАЭ, участвовал в сборе материалов против него и сидел рядом с Роджером Роббом на всем протяжении пресловутого слушания о лояльности.
– Какого дьявола ему там нужно?
Раби покачал головой:
– Вы не поверите, но теперь он вице-президент «Дженерал атомикс».
– Вот же пакость! – буркнул Оппи. – Я рассчитывал, что в следующий раз встречусь с ним, когда буду ссать на его могилу. – Он мотнул головой. – Нет, останусь здесь. В те места часто ездит Силард. Вы не попросите его заехать туда?
* * *
– Три!
Лео Силарда, стоявшего на теплом склоне холма, покрытом кактусами и цветущими кустарниками, с видом на Тихий океан, позабавило, что эксперимент начинается с обратного отсчета. Такой метод подготовки к запуску ракеты изобрели немцы, но не Вернер фон Браун и даже не его великий предшественник Герман Оберт, а всего лишь сценаристка Тея фон Харбу, придумавшая такой эпизод в 1929 году для научно-фантастического кинофильма Фрица Ланга «Женщина на Луне».
– Два!
Вообще-то, влияние научной фантастики в эти дни сделалось повсеместным. Испытательная модель «Орион» длиной всего метр походила на корабль, описанный Жюлем Верном в 1865 году в романе «С Земли на Луну» – в форме короткой пули, – и в набросках проектов создания полноценного судна предусматривались хитроумные амортизаторы наподобие тех, что были на космическом снаряде, выдуманном Верном.
– Один!
Даже в устройстве движителей было кое-что общее – взрывной метод. Корабль Верна привел в движение один мощнейший толчок, произведенный зарядом гигантской наземной пушки. Полномасштабный «Орион» должен был двигаться в результате последовательных одиночных взрывов множества термоядерных бомб, а в этой испытательной модели, получившей название «Патт-патт», использовались шарики пластида С-4 размером с грейпфрут, выбрасываемые через отверстие в пластине-толкателе.
– Ноль!
Первый взрыв…
Mein Gott!
Лео был полностью уверен, что первым же взрывом модель разнесет на мелкие кусочки. Но нет! Из облака черного дыма показался целехонький стекловолоконный корпус военного корабля США «Патт-патт», и…
Еще один взрыв!
Еще одно черное облако.
И опять схожий с пулей летательный аппаратик триумфально вылез из дыма.
Блам!
И раз за разом, взрыв за взрывом крохотный кораблик поднимался все выше, карабкаясь в небо.
Казалось, полет продолжался целую вечность, хотя, как Лео узнал потом, его истинная длительность составила всего двадцать три секунды. Но за это время «Патт-патт» поднялся на пятьдесят шесть метров, на высоту, более чем в пятьдесят шесть раз превышавшую его длину.
Когда череда взрывов прекратилась и раскрылся парашют, Лео вместе со всеми начал аплодировать. «Патт-патт» медленно опускался с
