Орас же, не зная всего этого, показывает глубочайшее презрение этому низменному человеку, корыстно променявшему «высокое искусство» на «постыдное ремесло лакея», и в то же время, видя добрые отношения между ним и Мартой, из самолюбия, зависти и желания везде первенствовать, принимается усиленно ухаживать за Мартой и добиваться ее взаимности, очаровывая ее своими, якобы пламенными, речами.

У Марты под скромной внешностью швейки – чуткая душа, смутное стремление к прекрасному и не успевшая пока выразиться артистическая натура. Не видав в жизни ничего истинно-возвышенного и лишь инстинктивно жаждая его, она все блестящие слова Ораса принимает за чистое золото, увлекается красноречивым себялюбцем и не только делается его возлюбленной, но становится его покорной рабой, беспрекословно исполняющей все требования, капризы, причуды его не знающего пределов самолюбия. Из ревности и тщеславия он заставляет ее даже порвать с ее первыми друзьями, все бросить, поселиться с ним открыто и... даже не работать, ибо его изящный вкус не мирится с тем, чтобы Марта, как первая встречная модистка, добывала себе кусок хлеба с иглой в руках. Он даже запрещает ей чинить ее собственные и его платья, так как это-де не поэтично и тривиально.

Между тем, сам он, ничего не делая, растратив все, что имел, впадает просто в нищету. И вот, когда обстоятельства стали крутыми, начинаются между любовниками ссоры и препирательства. А положение Ораса и Марты угнетает их тем более, что и впереди ждать нечего, так как оба ничем не могут пособить горю, ничего не делая с утра до вечера.

Однако Марта берется за свое старое ремесло, – не то вскоре нечего будет есть. Вид работающей Марты, – как некогда вид работающей Авроры Дюдеван для Мюссе, – невыносим для Ораса. Скука и безделье гонят его искать развлечений вне дома. Марта плачет и скучает, ждет его целыми ночами. Ее убитый вид выводит его из себя. То, что она ждала его, кажется ему, – опять-таки, как и Мюссе, – «деспотизмом и посягательством на его свободу». А тут как на грех еще оказывается, что Марта беременна. Орас принимает это известие с таким взрывом эгоистического бессердечия, что бедная женщина, уверив его, что это ей только показалось, в один прекрасный день вдруг исчезает. Все убеждены, что она решилась на самоубийство. Орас приходит в отчаяние, но так как в его чувстве больше показного, более удовлетворенного тщеславия и самолюбия, чем настоящей любви, то он вскоре утешается... опять-таки собственным красноречием: горе его бурно изливается целыми потоками слов, слез, возгласов и тирад, но даже его поиски пропавшей Марты не идут далее посещения морга, – куда и то не он сам заглядывает, а преданные Марте друзья, – и весьма скоро он забывает и Марту, и укоры совести, и успокаивается.

Между тем, в Париже вспыхивает холера, затем подготовляется и восстание июня 1832 г., одним из вожаков которого является некто Жан Ларавиньер, «президент бузенготов», – как тогда звали буйную и отчасти безалаберную часть студенчества, больше проводившую время в театрах, кафе, говорильнях и на площадях, чем в аудиториях. Этот Жан Ларавиньер – типичнейшая фигура, очерченная Жорж Санд с полным симпатии юмором и неизгладимо врезывающаяся в память, – великолепный малый. Он беден, дурен, как семь смертных грехов, робеет поэтому перед женщинами, так как идеалист и влюбчив, но, боясь насмешек, принял за лучшее вечно балагурить и балаганить, смеяться над самим собой и над всеми, что не мешает ему под шумок вести свою революционную линию, конспирировать и даже запасать оружие для восстания.

Орас случайно застает его в ту минуту, когда он производит ревизию своего склада огнестрельного и всякого иного смертоубийственного оружия, что дает повод Орасу разразиться целой речью о своих республиканских симпатиях. Ларавиньер, втайне поклоняющийся Марте и видевший, живя в одном доме, все ее мучения, терпеть не может Ораса, но по наивности своей верит всякому горячему слову, и потому, ничтоже сумняшеся, зачисляет Ораса в число своих будущих товарищей по оружию. Но когда в воздухе начинает вправду пахнуть порохом, и надвигается темная тень грядущих событий, у Ораса вдруг... заболевает мамаша в провинции, и, разумеется, очень красноречиво распространившись перед своим другом на тему о том, что следует ли человеку принимать участие в деяниях, в высшей справедливости коих он не уверен, он уезжает... к мамаше, а Ларавиньеру посылает письмо с извещением о невозможности принять участие в его предприятии.

Наступают 5 и 6 июня 1832 г. Восстание оканчивается кровавым усмирением. Небольшая горсточка сопротивляющихся до последней степени революционеров баррикадируется близ церкви Св. Мерри, но и тут их окружает войско, и все, кто не убит или не ранен смертельно, попадают в руки властей. Ларавиньер падает на баррикаде, пораженный многими пулями и ударами штыков. Рядом с ним сражается Поль-Арсень, которому после исчезновения Марты ничто в жизни не улыбается более. Он хочет умереть, но Ларавиньер не позволяет ему оставаться среди сражающихся. Видя, что дело проиграно, он напоминает ему, что Марта может быть жива, и ей нужна будет помощь.

И вот Поль-Арсень, бросившись в первые подвернувшиеся двери, пробирается на чердак дома, вылезает на крышу, с нее перебирается на другую, потом на третью и, то перепрыгивая с одной на другую, то проползая на четвереньках по скользким покатостям, выбирается за пределы оцепленного войсками квартала. Наконец, выбившись из сил от усталости и потери крови и утратив всякую надежду, бросается с покатого края крыши на другую, более низкую, прямо в слуховое окно какой-то мансарды, и проваливается, вместе с оконной рамой, в эту мансарду, – может быть, к каким-нибудь боязливым сторонникам порядка, которые предадут его в руки врагов.

Эта страница романа, написанная удивительно сжато и сильно при всей фантастичности, так полна реализма и дышит такой «всамделишностью», что, весьма вероятно, не сочинена Жорж Санд, а записана со слов какого-нибудь из посещавших ее и Жюля Сандо в их мансарде на набережной студентов, или какого-нибудь рабочего, проделавшего подобную страшную «скачку с препятствиями» в те страшные дни.[335]

Зато оканчивается этот эпизод уже совершенной «литературщиной»: Поль-Арсень по милости судьбы и автора выбивает окно как раз в той мансарде, где Марта только что родила ребенка. И вот она узнает свалившегося к ней, в буквальном смысле с неба, друга, так безжалостно ею забытого ради Ораса, и принимается, как умеет, ухаживать за раненым, не решаясь позвать докторов (которые часто в те дни выдавали своих пациентов полиции), укрывает