Как видно, Дюверне, которому был посвящен «Орас», не сразу написал Жорж Санд свое мнение по поводу этого романа, зато другой ее приятель, Эммануэль Араго, поспешил написать ей следующее, весьма любопытное письмо:

«Ma chère amie, ты хорошо сделала, подумав, что я не мог узнать себя в твоем последнем романе, в лице Ораса. У меня не было, ты должна тому поверить, ни малейшего помышления такого рода, при чтении «Независимого Обозрения», и если на этот счет распространилось несколько злых сплетен, то, что касается меня, я к тому совсем не причастен.

Действительно, многие говорили мне, прежде чем я открыл книгу: «Орас – это вы, и этот Орас – человек, служащий посмешищем». Таким лицам я отвечал: «Я не читал романа, но утверждаю, что вы ошибаетесь. Вам показалось, что вы узнали меня там, где автор вовсе не думал изображать меня. Итак, если бы я был настолько мелочен, чтобы в этом деле найти повод к тому, чтобы рассердиться, то лишь против вас, а не против него, автора». Тем, кто мне говорил то же самое после того, что я, прочтя твое произведение, мог к внутреннему убеждению присоединить и фактическую уверенность, – я вовсе ничего не отвечал, я рассмеялся им в лицо и позабавился над их легковерием и ротозейством.

И ты достаточно хорошо знаешь меня, не правда ли, для того, чтобы ты могла быть уверенной, прежде даже чем я все это объяснил тебе, что тебе передали лишь жалкие сплетни. Да и я настолько знаю тебя, что никогда не поверил, чтобы ты была способна на недостойный поступок. Нет, ведь не напрасно же, в самом деле, прожиты долгие годы вместе и в самой настоящей близости. Не напрасно же, имея сердце и ум, посвятили мы друг другу, и навсегда, братскую дружбу.

Вспомни, что мы раз вечером сказали друг другу в голубой комнатке на чердаке: «Что бы теперь ни случилось, какие бы события ни разъединили нас, мы друг для друга святы». Я этого слова не забыл, и я уверен, что и ты его помнишь, как я.

Отвечать ли мне теперь на упреки, которые ты мне делаешь по поводу нашей разлуки? Нет, я предпочитаю молчать. Есть вещи, которые понимаются, но не объясняются; слабости, ошибки, в которых сам себя извиняешь, если спросишь свою совесть, и от которых не можешь защититься.

Поцелуй за меня твоих детей, пожми руки моим друзьям».

Это письмо, помимо того, что свидетельствует о чрезвычайно симпатичном, открытом характере написавшего его, в то же время тем интереснее, что из переписки Жорж Санд с Этьеном Араго, – дядей Эммануэля, – с разными другими лицами и даже с самим этим Эммануэлем явствует, что как будто его действительно и в глаза, и за глаза постоянно осуждали и упрекали за те самые, не совсем-то симпатичные черты и манеры, которыми Жорж Санд наделила Ораса: за легкомысленность, себялюбие и честолюбие, внешнее позерство и внутреннее равнодушие к общественным интересам, прикрытое громкими либеральными фразами.

Обратимся теперь к разбору самого романа.

Орас – человек одаренный. Из него может выйти незаурядный писатель, из него может выйти и хороший юрист, и блестящий политический оратор. Он умен, отзывчив на все доброе, он понимает все великое и прекрасное, у него живое воображение, дар слова, способность увлекаться и увлекать своих собеседников, но... но... В нем столько этих «но», что все они образуют одно громадное «но», именуемое непереводимым по-русски словом personnalité – соединение себялюбия, самолюбия, тщеславия, самовлюбленности и, главное, постоянной занятости своей личностью. И эта одна черта парализует все его способности и качества, и из Ораса выходит лишь блестящий говорун, холодный энтузиаст и один из тех, столь распространенных между попавшими случайно в интеллигентную среду лицами, лишних людей, которыми стало так богато европейское общество после все перемешавшей и взбудоражившей первой французской революции.

Он сын мелкого провинциального чиновника, который с величайшими жертвами и лишь благодаря сбережениям жены, богатой крестьянки, доставляет сыну возможность ехать в Париж, чтобы получить здесь высшее образование, изучать право. Бедные родители отказывают себе во всем, надеясь, что через немного лет сынок станет на ноги, а сынок теряет год за годом, все лишь только собираясь выбрать себе подходящую карьеру, критикуя все представляющиеся ему и ничего не делая.

У него такие возвышенные стремления и грандиозные мечты, что ни адвокатура, ни медицина не могут его удовлетворить. Карьера политического оратора кажется ему тоже недостаточно безупречной, недостойной такой исключительной натуры, как он. Он, пожалуй, согласился бы быть литератором и «задумывает» целый десяток романов, драм, повестей и рассказов, но далее заглавий и обозначений: «первая глава», «первый акт» – не может ничего заставить себя написать.[334] Труд, выдержка, отдание себя какому-нибудь делу, искусству или науке – вещи для него невозможные. Он проводит время в бесконечных словопрениях и ораторствованиях во всевозможных кафе Латинского квартала, покоряет и очаровывает всех благоговейно внимающих ему сверстников-студентов жаром своего красноречия, силою своих доводов, резкой критикой существующего порядка и даже своей привлекательной и оригинальной наружностью.

В его годы простые смертные, студенты Латинского квартала, обыкновенно не только увлекаются науками, но также и разными Лизетами и Нинетами и, по заведенному чуть не со средних веков порядку, устраиваются по-семейному с этими скромными гризетками, – швейками, модистками и т. д. Так и студент-медик Теофил, от имени которого ведется повествование, живет в добродетельно-беззаконном союзе с архи-добродетельной гризеткой Евгенией. Но Орас презирает такие вульгарные любови и мечтает встретить какую-нибудь сказочную красавицу, идеальную, фантастическую и опять-таки «грандиозную» любовь, – все прочее, по его словам, не может удовлетворить его. Встречает он, однако, лишь M-me Пуассон, жену ресторатора, за которой начинает ухаживать потому, что она не обращает внимания на других студентов.

M-me Пуассон оказывается не женой Пуассона, а соблазненной им некогда деревенской девушкой Мартой, односельчанкой другого приятеля рассказчика, Поля-Арсеня, по прозвищу Мазаччио, бывшего ювелирного подмастерья, а теперь ученика рисовальной школы Делакруа – втайне обожающего Марту. Чтобы спасти её от ее унизительного положения, Поль-Арсень с болью в сердце, но с бесповоротной самоотверженностью бросает свои мечты об искусстве и делается сначала вновь рабочим, потом даже лакеем в ресторане г. Пуассона, зарабатывает сколько может больше, выписывает из деревни своих сестер, помогает Марте сбежать от ее грубого покровителя, поселяет ее с сестрами у Евгении и втайне