Шрифт:
Закладка:
Не одумался. Оказавшись через какое-то время вновь на свободе, маркиз приехал в свое имение и организовал там пышные похороны своей (еще живой!) беспутной жены. Странные это были похороны: в гроб положили записку с именем маркизы, потом закопали. Водрузили памятник. Причем все было организовано с соблюдением соответствующих формальностей – в присутствии народа, кюре и заупокойной…
С какого-то времени Людовику надоела и маркиза де Монтеспан. Фаворитку выпроводили из Версаля, как выбрасывают набившую оскомину шарманку. Муж непутевую жену отверг (объявил, что та давно схоронена); пришло время задуматься о вечном и замаливать грехи. Но больше досталось бренному телу бывшей фаворитки: последние годы госпожа де Монтеспан носила под платьем… подвязки с гвоздями.
На смену прекрасной Атенаис на любовном ложе Людовика появилась новая избранница – Франсуаза де Ментенон. Ее карьера при дворе начиналась с того, что Франсуазе было доверено воспитание детей Людовика XIV и мадам де Монтеспан. Тоже маркиза, она не была столь капризной и непредсказуемой, как предыдущая любовница, зато отличалась рассудительностью и начитанностью. А еще оказалась на редкость удачливой, ибо вскоре после ее появления в королевском дворце неожиданно умерла 45-летняя Мария Терезия. Ветреный Луи горевал недолго, пойдя на тайный морганатический брак с хитроумной фавориткой.
Франсуаза была настолько мудра, что спокойно выносила рядом с собой еще одну королевскую зазнобу – некую девицу Анну де Роан. (Если король возжелал двух фавориток – пусть будет так, на то он и король!) Сделавшись главной советчицей Людовика, Ментенон крутила мужем как хотела, включая собственные назначения на министерские должности, а также решение вопросов, связанных с внутренней и внешней политикой страны.
К чести фаворитки, она организовала в Сен-Сире школу для дворянских дочерей, находившуюся на полном пансионе королевства (по подобию этой школы в России Екатерина Великая создаст Смольный институт благородных девиц).
Не отставал от «короля-солнца» и его мот-наследник, Людовик XV. Имена его фавориток знала вся Европа: герцогиня де Шатору, маркиза де Помпадур, мадам Дюбарри… Правление Луи позже назовут «правлением трех юбок».
Да и августейшее семейство Людовика XVI ничуть не отличалось скромностью. Как рассказывала Наполеону бывшая горничная Марии-Антуанетты госпожа Кампан[127], ее госпожа не считала верность супружескому ложу эталоном добродетели. Хотя бы потому, секретничала она, что даже в ночь с 5 на 6 октября 1789 года, когда разъяренная толпа пошла штурмом на дворец, королева в это время нежилась с любовником (с кем коротал ночь Людовик – стоит только догадываться). Во время штурма полураздетая Мария-Антуанетта убежала под защиту своего мужа, ну а любовник выпрыгнул из окна. Вошедшая в покои королевы горничная отыскать ее не смогла, зато наткнулась на штаны, оставленные прытким ловеласом, которые, как она утверждала, были тут же опознаны[128].
Эх, Бурбоны! Красиво жили – за что и поплатились. Что ни говори, государство – не яблочный пирог: захотел – съел, не захотел – выбросил. В любом случае следует пережевывать то, что осталось от предшественников. Ну а если не хватает сил и мужества, нужно иметь смелость признаться в этом и покинуть пиршество. В противном случае – заставят! Не хочешь добровольно – будь добр, на эшафот, в объятья палача.
Бурбоны, Бурбоны… Они настолько привыкли к собственной безнаказанности, что, смешав в общую кучу свое и государственное, совсем забыли о простом французе. Когда вокруг загрохотало – не смогли даже вспомнить: кто он, этот француз?
О всех и каждом напомнила сама Франция. И когда из стены Бастилии был вытащен первый кирпичик, на развалинах королевства уже замаячил силуэт того, кто был способен сделать французов счастливыми. И ему поверят – точно так же, как верят в несбыточную мечту…
* * *
Короли и фаворитки были до и после «короля-солнца»; но именно Людовик XIV, по убеждению Наполеона, вызывал искреннее желание им восторгаться. А восторгаясь, в чем-то подражать. И Бонапарт подражал. Правда, далеко не всегда из этого выходил толк. Особенно в отношении фавориток. Если женщина была очаровательна, то ее умственные способности зачастую заставляли лишь досадливо кряхтеть; хотя встречалось и обратное, но намного реже.
Здесь, в Лонгвуде, Альбина де Монтолон заменила Пленнику и Жозефину, и Марию-Луизу, и даже Мари Валевскую. За неимением лучшего он был вынужден довольствоваться тем малым, что ему могла предоставить замужняя женщина, которая, казалось, даже мечтала стать очередной фавориткой пусть и свергнутого, но все же Императора.
Их близость произошла даже не случайно, а почти закономерно. Сначала (скорее, по наущению все той же графини) ложе Хозяина разделила ее камеристка; потом служанка была отодвинута, и освободившееся место заняла супруга генерала де Монтолона. Альбина оказалась хорошей и опытной любовницей. Она была учтива, предупредительна и нежна. В этой женщине было что-то такое, от чего у Бонапарта начинала кружиться голова. Нет, это были не духи (все в доме знали, что Хозяин не терпел духов!); скорее, головокружение вызывал сам запах женского тела. Опытная любовница, Альбина прекрасно знала, как одурманить мужчину: чистая кожа и роскошные волосы сделают все без тебя.
Граф де Монтолон внимательно наблюдал за происходящим, но воспринимал измену жены с должным пониманием. Мало того, семья считала данную связь, во-первых, как особую миссию с их стороны: Император, который, по сути, находился в заточении, нуждался в искренней дружеской поддержке, в том числе – женской. И во-вторых, они оба, граф и графиня, были готовы к самому непредвиденному исходу этих отношений. В случае возникновения «интересного положения» Альбины никаких подозрений в адрес Пленника не последовало бы по определению: какие подозрения могли возникнуть при беременности замужней женщины? Но было и третье: если бы графиня де Монтолон родила от Хозяина ребенка, в таком случае семья могла ожидать от суверена существенной финансовой поддержки, которая в последующем (и супруги в этом ничуть не сомневались) могла им сослужить хорошую службу.
Во второй половине 1817 года стало окончательно ясно: мадам де Монтолон беременна. Обитатели Лонгвуда насторожились: ведь вполне могло оказаться, что ребенок – плод любви графини и Хозяина. Больше интересовало другое: как к этому отнесется сам Наполеон? Главное, внушал всем ординарец Гурго, следует держать язык за зубами. Стрелять в ненавистного Монтолона ему запретил Хозяин. Пришлось смириться. Двор есть Двор…
* * *
…Если Хадсон Лоу считал, что истинный хозяин острова Святой Елены он единственный, то этот человек жестоко
