перед ней или перед варварской «квалифицированной» казнью. Самооговоры были нередко следствием как раз полного отсутствия какого-либо несогласия подсудимых с правительством, какого бы то ни было сочувствия любой оппозиции, если таковая вообще существовала. Иначе говоря, самооговоры могли быть лишь своеобразной формой лояльности.

Жертвы ложных обвинений при Генрихе VHI уже на эшафоте шли на клятвопреступление, которое, по распространенному тогда мнению, отнимало всякую надежду на спасение души, чтобы угодить власти, пославшей их на смерть. А при Карле II в своих предсмертных заявлениях осужденные были готовы идти на клятвопреступление, чтобы создать затруднения своим политическим противникам, если не самому правившему монарху. Из сказанного отнюдь не следует, что обвинения, «подтверждаемые» самооговорами из лояльности, не имели никакого политического значения. При рассмотрении группы таких процессов в совокупности обычно выявляется, что иногда кажущийся нелепым и лишенным цели судебный террор в действительности имел смысл именно своей бессмысленностью, невозможность понять причины репрессий подавляла волю, немотивированность преследований подчас и приводила к слепой покорности.

В эпоху империализма политические процессы были формой судебных репрессий, проводившихся финансовым капиталом как при сохранении им буржуазнодемократических форм своего господства, так и при переходе к методам открытой террористической диктатуры. Если речь шла об авторитарных и фашистских режимах, то открытые политические процессы, как правило, проводились, точнее, инсценировались ими либо в начальный период господства, либо в момент приближавшегося краха. В остальное время и прямая расправа с врагами режима, и попытки морально-политической их дискредитации осуществлялись другими путями. Достаточно напомнить, что начало гитлеровского господства в Германии было ознаменовано известной провокацией — поджогом рейхстага и столь же провокационным Лейпцигским процессом, с помощью которого нацисты пытались свалить вину за свое преступление на коммунистов и оправдать дикую оргию террора против всех противников кровавой фашистской диктатуры. А в последние месяцы существования «третьего рейха» устраивались суды над участниками заговора 20 июля 1944 г., организуя которые гитлеровская клика стремилась подавить всякое сопротивление своей политике продолжения войны. Между этими зловещими политическими пропагандистскими судилищами, да и во время их происходили аресты, преследования, пытки и казни сотен тысяч, а потом миллионов людей, уничтоженных нацистскими людоедами без всякого суда и следствия.

Политические процессы были одним из средств поддержания буржуазной законности, а также методом ее ликвидации правящей олигархией, когда становились стеснительными учрежденные ею самой формы правопорядка. С этим непосредственно связано также огромное расширение официально признанных полномочий как исполнительной, так и судебной власти, которыми они наделялись на основании чрезвычайного законодательства, чаще принимавшегося в годы войны, но в более или менее замаскированном виде сохранявшего действие и в мирное время.

Совмещение судебных и внесудебных форм репрессий — характерная черта политики реакционной буржуазии в современную эпоху. Оно воплощается в сближении и переплетении функций учреждений, осуществляющих различные виды политического террора против народа. Как правило, несудебные органы занимались подготовкой последующей судебной расправы. Достаточно напомнить об американской практике фабрикации обвинений, произвольных арестов, добывания «доказательств» с помощью «допроса третьей степени», т. е. превращения пытки в главное оружие следствия. Не менее характерным являлся также соответствующий подбор судей и присяжных, нередко путем прямого нарушения существующего законодательства, и другие аналогичные способы обеспечения «нужного» хода и исхода судебного процесса. Растущее подчинение судебных органов центральной исполнительной власти — главному уполномоченному монополистического капитала — приводит к еще более тесному переплетению судебных и административных методов расправы. Этому-немало способствует также непосредственное подчинение определенных звеньев судебного и полицейского аппарата той или иной финансовой группировке, контролирующей иногда обширные районы страны, например целые штаты в США.

Разумеется, было бы неправильным представлять, что все, или почти все, политические процессы являлись следствием террористических действий против народа. Наоборот, они отражали не только основные, но и все многочисленные производные противоречия буржуазного общества, в частности острую борьбу между различными слоями и политическими группировками внутри правящих классов. Невиданно расширилась «география» политических процессов, появлялись все новые мотивы для их проведения, своеобразно отражавшие идеологический «климат» эпохи.

Целью многих судебных процессов была поддержка политики разжигания и проведения двух мировых войн, которые империализм обрушил на человечество в XX в., подготовки третьей мировой войны. Политические процессы были средством, многократно пускавшимся в ход в различных капиталистических странах, чтобы побороть оппозицию против колониальных войн и контрреволюционных интервенций. Никогда еще в истории оружие политических процессов не ставилось на службу столь поистине бесчеловечной политике, глубоко противоречащей жизненным интересам всех народов, как в эпоху империализма.

Империалистическая буржуазия берет на вооружение те формы борьбы против прогресса, которые применялись реакционными силами на протяжении всей истории человечества. Очень символичным был, казалось бы, частный факт, на первый взгляд выглядевший почти курьезом, — преследование теории эволюции Дарвина в главной стране капитализма — США. Речь идет о получившем печальную известность во всем мире «обезьяньем процессе».

Обскуранты и их союзники отнюдь не сдали своих позиций и впоследствии, пытаясь провести «законы против эволюции» в Калифорнии, Аризоне и Техасе. Закон, запрещающий преподавание теории Дарвина, формально остается в силе в Теннесси и по сей день. Такой же закон существует в штате Миссисипи. В мае 1966 г. — через тридцать восемь лет после «обезьяньего процесса» — аналогичный билль приняли в Арканзасе, но он не вступил в действие, так как был признан противоречащим конституции[467]. Однако и в конце 1968 г. Верховный суд Арканзаса продолжал рассматривать вопрос о том, допустимо ли знакомство детей в школах, расположенных на территории штата, с дарвинизмом[468]. Более чем через полвека после «обезьяньего процесса», в октябре 1980 г., во время кампании по выборам президента, Р. Рейган неоднократно публично осуждал теорию Дарвина.

И совсем не случайно преследование в США в годы «холодной войны» лиц, придерживавшихся прогрессивных убеждений, получило средневековое название «охота за ведьмами». Оно метко передавало суть маккартизма, который в конце 40-х и начале 50-х годов использовал как оружие политических процессов, так и процедуру инквизиторских допросов в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и в других подобных ей судилищах (комиссии по «проверке лояльности» государственных служащих, преподавателей высшей школы и т. д.).

Многие процессы, хотя они проводились судами определенных государств, становились фактором поистине международного значения (например, суд над Сакко и Ванцетти в США, Лейпцигский процесс в Германии). Характерно также, что это международное значение они приобретали вопреки воле организаторов указанных процессов.

Летопись послевоенных политических процессов открывается процессом над главными германскими военными преступниками. История Нюрнбергского процесса еще жива в памяти старшего поколения людей, с нею знакомятся на школьной скамье. Все это известно читателю по многим хорошо написанным работам, специально посвященным этому процессу[469]. Впервые в истории преступников судил Международный военный трибунал, состоявший из представителей четырех держав антифашистской