– Это Ши была здесь с вами?

– Что? – Киеран резко повернулся ко мне. – Откуда ты знаешь ее имя?

Он прищурился и, прежде чем я ответила, проговорил:

– Аластир.

Я кивнула.

– Аластир рассказал о ней. Что Кастил когда-то был обручен с его дочерью.

Черты лица Киерана обострились.

– Аластиру не следовало ничего говорить.

– Почему? Она была его дочерью, – возразила я. – Он тоже ее потерял. И, пока ты не рассердился на него, он даже сказал, что, наверное, не стоило о ней упоминать. Я ничего не говорила Кастилу.

Ну, это практически правда.

– И, конечно же, у тебя есть вопросы.

– Есть.

Киеран медленно покачал головой, глядя на залив.

– Ты не просишь у меня совета, но я все равно его дам. И, надеюсь, на этот раз ты послушаешься. – Его льдисто-голубые глаза встретились с моими. – Не говори с Касом о Ши. Не нужно ступать на эту территорию. Никогда.

Я подняла брови.

– Но она – часть его жизни и…

– И почему для тебя это важно? – с вызовом спросил он. – Ваш брак всего лишь временный, верно? Зачем тебе знать о тех, кто сделал его таким, какой он сейчас? Такие знания нужны только тем, кто планирует будущее.

Во мне заклубилось разочарование. Киеран прав, но…

Я со вздохом огляделась и увидела верхнюю часть стен крепости. Остыл ли уже Кастил?

– Ты уверен, что с ним все будет хорошо?

Слегка склонив голову, он изучающе посмотрел на меня.

– Хочешь узнать честный ответ или тот, от которого тебе станет легче?

– Ты сказал, что он будет в порядке, – заметила я, хотя во мне пробудился страх.

– Будет. Пока что.

– И что означает такой ответ?

– Означает, что некоторое время он будет в порядке, но ему нужно кормиться. Он давно этого не делал.

Во мне забился вполне реальный страх.

– Когда он кормился в последний раз?

– Точно не знаю, но, наверное, еще в Масадонии.

Киеран провел рукой по голове и уронил ее, опять глядя на воду.

– Обычно он может не кормиться неделями, но он дважды давал тебе кровь, а потом был ранен. Это подвело его ближе к грани.

– В последний раз ему не стоило давать мне кровь.

Он перевел взгляд на меня.

– Знаю. Я ему говорил, но он все равно это сделал. Он не хотел смотреть, как ты страдаешь от боли.

Я резко втянула воздух.

– А теперь страдает он. Из-за меня?

– Не из-за тебя, Пенеллаф. Это был его выбор. И не кормиться – тоже его выбор.

– Все равно не понимаю. – Я расстроенно набрала горсть песка. – Почему он делает это с собой? Киеран, я чувствовала его голод. Очень сильный. И чем дольше он тянет, тем будет только хуже…

– И риск для тебя возрастет.

Я замерла, хотя мое сердце колотилось.

– Я думала, он единственный, с кем я в безопасности. Разве ты не говорил такое?

– Это так, но если атлантианец голоден, то никто не в безопасности. Даже те, кто его волнует, и даже те, кого он любит.

Из меня вышел весь воздух в единственном выдохе. Любит?

– Я его не волную.

Киеран уставился на меня.

– Если тебе от этого легче, продолжай так считать. Но правдой это не станет.

Я наградила его сердитым взглядом.

– То, что ты изрекаешь туманные заявления, тоже не делает твои слова правдой.

– Он дал тебе свою кровь, в чем ты не нуждалась, только затем, чтобы ты не чувствовала боли, когда проснешься…

– И чтобы я не задерживала отъезд из Нового Пристанища!

– Самое интересное, что мы все равно не собирались уезжать сразу, как ты проснешься, – ответил он. – Ты об этом очень быстро забыла.

Я захлопнула рот.

– Даже если бы дело было в этом, хотя в действительности нет, если бы ты его не волновала, он бы не беспокоился о том, чтобы тебе было удобно во время путешествия, правда? И если бы ты его не волновала, он бы уже использовал сотни различных принуждений, пусть даже и временных, чтобы держать тебя под контролем и облегчить всем нам жизнь.

Я прищурилась.

– Он бы не решил на тебе жениться, рискуя навлечь гнев не только всего королевства, но и своих родителей. Эти двое не из тех, кого ты захочешь разозлить только потому, что у тебя есть шанс остаться живой, свободной от Вознесшихся… и от него, если таков твой выбор. Но, что важнее, он не стал следовать плану, который разрабатывал годами, иначе мы бы уже были на пути в Карсодонию, чтобы обменять тебя на его брата. Тем не менее мы здесь. И единственная причина перемены планов кроется в том, что, как только он узнал тебя, ты стала его волновать.

Мне захотелось, чтобы Киеран забрал свои слова обратно. Уж очень опасно они подействовали на мое сердце и, что еще хуже, на мой разум.

– Ты меня раздражаешь, – проворчала я.

– Правда часто раздражает. Но хочешь узнать еще более раздражающую правду?

– Не особо.

– Очень плохо, потому что тебе нужно это услышать. Ты волнуешь его так же, как и он тебя, несмотря на обман и предательство, – заявил Киеран. – Вот почему ты делилась с ним секретами, когда еще была Девой, и позволяла ему то, что не позволила бы никому другому. Вот почему ты сегодня утром не воспользовалась своим кинжалом, хотя и знаешь, как применять его против атлантианца. Вот почему ты хочешь больше знать о Ши. Вот почему даже теперь ты о нем беспокоишься.

Его глаза вспыхнули яркой голубизной.

– И просто чтобы ты знала: единственная причина, почему я не лишил тебя жизни в ту же секунду, когда узнал, что ты ударила его в сердце, – это потому что ты его волнуешь. Теперь я говорю менее туманно, Пенеллаф?

Мои губы разомкнулись в прерывистом выдохе. Я не хотела слышать то, что он сказал. Не хотела видеть правду в его словах. Если я признаю эту правду… пути назад не будет.

Если Кастил меня волнует, то это означает большее, чем просто влечение. Это означает, что я простила, забыла его обман и предательство, и я не знаю, правильно это или нет. Если я волную Кастила, то это означает большее, чем просто соглашение или притворство. И смысл всего этого… он пугает по многим причинам. Киеран может ошибаться. Я волную Кастила, но не глубоко. В то время как я… о боги, я уже знаю, что это означает для меня, и отчаянно хочу, чтобы это было не так.

Что я начала влюбляться в него с первой встречи и так и не остановилась.

Но помимо всего этого я была Девой – фигурой, которую его народ и его семья, скорее всего, возненавидят. Я только наполовину атлантианка. Я буду стареть и умру, а он будет оставаться таким, как сейчас, столько лет, что они покажутся мне вечностью.