– Я не хочу, мама.

– Я знаю, Джейн, но пройдет время, тебе полегчает, и тогда ты захочешь.

– Мама, я не выйду замуж.

– Выйдешь, Джейн.

– Нет. Послушайте, мама. Мне жаль, но я решила.

Миссис Остен схватилась за сердце и застонала:

– Боже мой! Джордж, она сошла с ума!

Вошла служанка с полотенцем.

– Потом, Маргарет! – бросила ей миссис Остен.

Девушка кивнула и, пятясь, вышла.

Горящий взгляд матери снова устремился на Джейн:

– Объяснись, дитя. Твои последние слова были сущей бессмыслицей.

– Я не выйду замуж: ни сейчас, ни после.

Миссис Остен встала и снова села.

– И чем же ты намерена жить, не имея мужа? – спросила она.

– Сочинительством.

– Сочинительством! Зовите врача, наша дочь лишилась рассудка. Кто же будет тебя содержать, пока ты сочиняешь?

– Я ничего не жду и готова голодать, пока не заработаю себе на жизнь собственным трудом.

– Заработаешь? Какая глупость! Или ты забыла, что ты женщина? Женщины не зарабатывают, это невозможно!

– Возможно, мама. Я сама видела.

Настороженная тоном этих слов, миссис Остен пристально вгляделась в лицо дочери.

– В тебе что-то переменилось, – заявила она к немалому испугу Джейн, которая так старалась придать своей прическе и платью прежний вид. – Посмотри на нее, Джордж.

Преподобный Остен прищурился.

– Не вижу отличия, – ответил он.

– А я вижу, – настаивала маменька.

– Я по-прежнему ваша дочь, мама, – сказала Джейн.

Миссис Остен потерла лоб:

– Я всегда говорила, что ты слишком умна и что это не к добру.

– Я многое унаследовала от своей матери.

– До чего бы было хорошо, если б ты родилась мужчиной! – пробормотала миссис Остен. – Но ты женщина и должна с этим мириться.

Джейн взяла материнскую руку:

– Разве вам не отраднее было бы знать, что ваша дочь не просто вышла замуж, как выходят все, но исполнила свое предназначение?

– Предназначение?! Это что еще за речи? Да слышишь ли ты себя, Джейн?

– Вполне. Я все хорошо обдумала. Я попрошу Генри ссудить меня суммой, которой я могла бы оплачивать свой кров и стол, пока заново пишу мой роман.

Миссис Остен фыркнула:

– Какая нелепость! Твой брат никогда не даст денег на такую сомнительную затею.

– Он обожает сомнительные затеи, мама. Но эта моя идея нисколько не сомнительна, а даже очень разумна. Генри знает это, как и вы.

– Ничего подобного я не знаю! Мы послали твою рукопись Кэделлу, он ее отверг.

– Те листы, которые вы бросили в огонь… Вы ведь прочли их, верно?

– Не помню, – ответила миссис Остен и после долгой паузы прибавила, пожав плечами: – Даже если и прочла?

– Посмотрите мне в глаза и скажите, что книга была плоха. Тогда я выйду замуж, за кого вы велите, и не напишу больше ни строчки.

С улицы слышались возбужденные голоса: досужие горожане, не желая расходиться, все еще судачили о произошедшем. Леди Джонстоун была у них запевалой. Миссис Остен подошла к окну и закрыла его. В комнате стало тихо. Наконец преподобный заговорил:

– Джейн, моя дорогая девочка. Я понимаю, как много значат для тебя твои литературные занятия. Но не выйти замуж, остаться одной, без семьи… Это печально. Ты сама не знаешь, от чего отказываешься.

Джейн вздохнула и посмотрела на него.

– Папа, я понимаю, что вам трудно в это поверить, но в глубине души я знаю, от чего отказываюсь, – ответила она.

Отец посмотрел на нее с грустью в глазах. Мать, нахмурившись, села.

– Джейн, твоя затея так ненадежна!

– Как и все, что чего-нибудь стоит, мама.

Миссис Остен посмотрела на дочь широко раскрытыми глазами. В комнате опять воцарилась тишина.

– Господи боже! Простите, мэм! – пробормотала Маргарет, которая опять было вошла, но, увидав вытянутые лица безмолвствующих хозяев, поняла, что им по-прежнему не до нее.

Сделав книксен, она хотела ретироваться, дабы не нарушать скорбной торжественности момента, однако миссис Остен ее остановила:

– Чего тебе, Маргарет?

– Кухарка спрашивает, – заговорила девушка осторожно, – придет ли завтра миссис Линделл. Ведь барышня-то вернулась… Коли придет, то не сходить ли мне за дичью в лавку на Спенсер-стрит? Там она, конечно, дорогая, да только та, которую мы в прошлый раз подавали, была с душком и дробью нашпигована. Миссис Линделл осталась недовольна.

– А я так съел за милую душу, – проворчал преподобный.

Гостиная снова погрузилась в молчание. Миссис Остен, продолжавшая неподвижно глядеть на дочь, заговорила только тогда, когда служанка опять вознамерилась уйти.

– Передай кухарке, – твердо произнесла мать семейства, – что тех птиц, которых подстрелит преподобный Остен, будет достаточно. Если наша дочь решила остаться старой девой, нам незачем тратиться на покупную дичь для свахи.

Маргарет кивнула и с улыбкой вышла. Глаза Джейн наполнились слезами.

– Миссис Остен? Вы это всерьез? – промолвил отец.

– Я люблю вас, мама, – прошептала Джейн, прежде никогда не говорившая матери таких слов.

Миссис Остен, тоже прослезившись, спросила:

– Ну и что теперь?

Дочь улыбнулась и пожала плечами.

* * *

Джейн лежала и смотрела в стену. С тех пор как она возвратилась домой, прошло уже шесть недель. Ее мучила бессонница. Каждую ночь она тщетно уговаривала себя: «Ты устала, засыпай». Вот и сегодня часы пробили сначала одиннадцать, потом двенадцать, потом час, а Джейн все не спала. В два она решила встать, выпить чаю, пройтись. К трем вернулась в постель: сна ни в одном глазу. К четырем на ее плечи навалились все горести человечества. В пять она смирилась с тем, что сегодня уже не уснет, а в шесть задремала, чтобы проснуться в семь от шума пробуждающегося дома и потом весь день ходить, как привидение.

Джейн плакала часами: тихо – на полу у себя в комнате, громко и зло – в лесу, обнимая стволы деревьев. Она уже с трудом могла вспомнить, как он дышит, как ощущается его прикосновение. Память о нем стиралась, но боль в груди не стихала. Ночами, когда все спали, Джейн глядела в потолок и думала о том, насколько ужасен совершенный ею поступок.

Как смело ее неопытное сердце стать на трудный путь любви к другому человеку? Пока она не знала Фреда, ее боль была терпимой. Тогдашнее одиночество казалось раем в сравнении с тем, что приходилось испытывать теперь. Та любовь, о которой писали в книгах, имела вкус миндаля в меду и сплошь состояла из солнечных дней да вечеров у потрескивающего камина. Теперь Джейн видела, что все это ложь, выдуманная мужчинами для того, чтобы томики их стихов не залеживались в книжных лавках. На самом деле любовь имеет мало общего с весенними бутонами и шелком цветущих полей. Любовь – это настойка опиума: попадая в кровь, она утоляет боль, о которой человек даже не подозревал, но потом ему становится еще больнее, чем прежде.