Владимирович Кашкин. Он с успехом продолжил линию развития, заложенную предшественником.

Однажды в Переславле образовалась некоторая вакансия. На южном берегу Плещеева озера под эгидой или при участии академика Велихова намечалось строительство какого-то вычислительного центра или института. Близ стройучастка на мысу коренного берега озера я нашел слой селища раннего железного века. Возник вопрос о его раскопке. На другой год мы с А.Е. Леонтьевым приехали сюда на двух машинах договориться со строителями о финансировании работ. Разъезжать по Переславлю на двух грузовых машинах? Решаем:

— Юраня, езжай на р. Нерль в известное тебе место и готовь обед. А мы тут закончим переговоры и потом подъедем.

Переговорили. Приезжаем, а он только начинает картошку чистить.

— А обед?

— Идите вы к черту! Я полез за водой, а там змея. Я от нее, она от меня!

А на месте поселения на Плещееве озере был доисследован курган № 1224 по П.С. Савельеву и открыты остатки более 40 погребений из разрушенных распашкой курганов. Комплекс предполагаемого института был построен, но до сих пор пустует.

Спасительным пристанищем в разъездах по области у нас была база Волго-Окской экспедиции, созданная Андреем Леонтьевым в Ростове. Базой служил двухэтажный особняк на ул. Окружная — памятник гражданской архитектуры 19 в.

В 1999 г. Андрей Евгеньевич стал большим начальником, он принял предложение занять пост директора музея-заповедника «Ростовский кремль». Это событие произошло по настоятельной просьбе и многодневным уговорам со стороны тогдашнего директора В.А. Кима. В.А. Ким был избран на пост директора коллективом музея (была такая короткая практика на рубеже 80-90-х годов), но у него не складывались отношения с областным начальством и Министерством культуры, поскольку человек он был независимый, неординарный, в обойму послушных функционеров не вписывался. Все министры на протяжении 90-х годов грозились его снять, но тогда это было достаточно сложно. В конце 90-х раздражение министерских начальников достигло апогея. Музей держали на голодном пайке, ставили палки в колеса, чинили всяческие препятствия. Кроме того, у Кима резко ухудшилось состояние здоровья. Он все чаще задумывался о преемнике и опасался отдать музей в руки случайного проходимца, которых тогда (да и сейчас!) было множество. Слишком много сил и души он вложил в него. Его выбор пал на Андрея.

Хорошо помню начало этого процесса. Перед калиткой со стороны переулка появилось две фигуры: собственной персоной В.А. Ким и его заместитель по науке В.В. Зякин. Я торжественно распахнул калитку, и мы вошли в дом. На столе появилась бутылка, и начались уговоры. Для Леонтьева это было полной неожиданностью, а для его семьи и вовсе катастрофой. Особенно опасалась его жена Наталья Георгиевна. Она даже упрекала меня за то, что я не отговариваю Андрея от этой затеи. Про себя знал, что сам бы ни за что не согласился руководить таким большим коллективом, да к тому же по преимуществу женским.

Не дай мне бог сойтись на бале, Иль при разъезде на крыльце С семинаристом в желтой шале, Иль с академиком в чепце.

Я отвечал: «Каждый человек сам знает свои возможности. У каждого есть свой потолок карьеры, и тут я не могу быть советчиком». На протяжении долгого времени Ким уговаривал его, а надо сказать, даром убеждения он обладал. Среди доводов «за» — небольшой срок контракта (3 года), возможность продолжения археологических исследований в центре города, прежде всего, на территории принадлежавшего музею Конюшенного двора, возможность утверждения на должность переводом (что позволяло впоследствии вернуться в институт) и, конечно, приличная зарплата. Ну, и благородные призывы спасти и сохранить музей, чтоб не назначили какого-нибудь чинушу. В какой-то момент Андрей дрогнул, и Ким тут же сообщил в Министерство, что есть прекрасная кандидатура на должность директора — доктор наук, сотрудник академического института и т.д. Министр Швыдкой призывам внял.

— Ну, где у вас этот доктор, давайте его сюда!

Приказ был подписан моментально — и 15 сентября 1999 г. Леонтьев заступил на должность. И продлилось это долгих 10 лет — до 4 октября 2009 г.

Для Андрея это граничило с уходом из Института, но директор Рауф Магомедович Мунчаев сказал: «Мы такими кадрами не разбрасываемся». И Андрей был оставлен в прежней должности на половину ставки. Но в таком качестве он уже не мог быть начальником экспедиции, связанной с финансовыми проблемами. Несколько смущенный Андрей Евгеньевич подошел ко мне и сказал:

— Константин Иванович! Побудь ты начальником. Всю документацию я буду по-прежнему делать сам. А тебе останется представительствовать.

Легко сказать! Принесешь отчет, а бухгалтерия начинает над тобой изгаляться.

— Зачем забор поставили?

— Огородили раскоп, техника безопасности.

— Но это уже строительная деятельность, плати налог на добавленную стоимость.

— Да какая там добавленная стоимость?

— Ничего не знаем.

В общем, начальник из меня оказался никудышный. Это скоро стало ясно не только мне, но и моим друзьям-начальникам, самому Андрею и Саше Кашкину. Они держали долгий совет: Что делать? Скинуть меня? Обидится! Наконец решились. Поговорили. Я облегченно вздохнул и только посмеялся над их сомнениями.

— Вот теперь сами бегайте.

Бегать предстояло Кашкину. Он и возглавил нашу Волго-Окскую экспедицию, и дело наладилось. Мы у него, как у Христа за пазухой. И по сей день.

Шло время, Андрей успешно справлялся с этим хлопотным, по моему мнению, делом. На исходе 10-й годовщины своего директорства он собирался подать в отставку. Но бог предполагает... В новые времена темная нечисть вырвалась из преисподней и вселилась в души людей корыстных и лукавых. В высших сферах зародилась своя идея. Толчком послужил конфликт вокруг Борисоглебского монастыря, в котором одновременно располагается филиал Ростовского музея. В духе общей политики партии и правительства церковь захватила территорию монастыря в свою собственность и поставила туда своего настоятеля. Новоявленный пастырь пожелал стать безраздельным хозяином всех монастырских и немонастырских построек и всей обширной территории. Андрей как ответственный директор музея предлагал совместное использование звонницы и старых, собранных музейными сотрудниками, колоколов. Это в ту пору было разумно,