своей Волго-Окской экспедиции организовал Волжский отряд во главе с А.В. Кашкиным, и он в сезоны 1987—1991 гг. раскопал на обоих селищах значительные площади. Никакой связи между ними не оказалось. Более того, оказалось, что на территории раннесредневекового селища в древнерусский период располагался курганный могильник 11 — начала 13 в., спланированный многолетней распашкой. О раскопках А.Е. Леонтьева в его вотчине «от Юрьевца до Торопца» без спроса узнал Д.А. Крайнов и возмутился. Я возразил:

— Дмитрий Александрович, эти памятники открыл я и копаю тоже я.

— А! А! Тогда ладно.

Со мной он почему-то не спорил.

Лагерь свой Саша устроил на противоположном высоком мысу р. Серы, месте красивом и удобном. В первый разведывательный заезд в конце сентября или начале октября 1986 г. мы здесь заночевали. Два шофера выбрали место для стоянки машины, но оно оказалось с солидным уклоном в сторону реки. А погода — снег с дождем, колеса по траве со снегом скользят, и при выезде машину сносит юзом к обрыву.

— Ладно, мы тебе подкопаем траншейку под правые скаты.

Выставили машину ровно. Переночевали благополучно, но утром Юраня заявил:

— Я отсюда всю ночь кошмарно выбирался, как хотите, а надо выехать на ровное место.

И мы стали копать под правую колею траншею глубиной 30-40 см, а Юраня ходил и приговаривал:

— Хорошо хоть у меня все начальники археологи, копать умеют.

Я потом прикинул шагами наш «раскоп» — 30 м.

Потом мы иногда заезжали к Саше на раскоп в гости. Одно из таких посещений мне приснилось во сне. Пришлось как-то дома поздновато и плотно пообедать. Жена предлагает ужинать.

— Да нет, что-то вроде неохота, легче спать будет.

— Ну как хочешь.

И вот сон. Как наяву, мы приезжаем к Саше в лагерь и сразу оказываемся за столом в полной уверенности, что нас немедленно станут кормить. А они еле шевелятся. Я начинаю возмущаться:

— Что, у вас и поесть что ли нечего?

Юраня:

— Да есть у них. У них даже выпить есть. Налить?

— Да что-то неохота.

А есть охота. Думаю: ну если дадут выпить, то наверно и закусить дадут.

— Ладно, налей.

Несут початую бутылку мутноватой жидкости. Наливают в стакан. Вздыхаю, а закусить все равно нечем. Ну и пусть. Хочу взять стакан, а он исчезает из-под рук. Наконец проснулись, расщедрились. Показательно несут гречневую кашу, жидковатую, вместо миски жестяная банка из-под маринованной селедки.

Да в чем бы ни было, все равно еда. Но они опять изворачиваются и у меня на глазах начинают пересыпать теперь уже рассыпчатую кашу из большого славянского горшка (горшок из здешнего погребения, восстановлен только наполовину, но в полный профиль, а во сне он целый) в большую лепную погребальную урну, привезенную Володей Кулаковым из Прибалтики. Володин этот сосуд давно стоял у него в кабинете, и я знаю, сколько пыли насело на нем за это время. Мне становится жалко каши:

— Что же вы продукт-то портите?

— Ничего! Мы всегда так делаем. На перекусе у нас все съедят.

В изумлении просыпаюсь, срочно иду на кухню и пробавляюсь из холодильника, чем бог послал. Обычно я не помню снов и никогда этим не страдал, но этот запомнил как наяву. Наверное, потому, что сразу претворил его в действие натурально.

По окончании полевого сезона не получается сразу войти в колею кабинетной работы. Помню, Юрий Алексеевич добился для нас возможности напечатать свои статьи в Кратких сообщениях — КСИА. Хорошо знаем, что и как писать, а не можем. Сидим напротив и смотрим друг на друга бессмысленным взглядом. Но деваться некуда, инерцию вольной жизни в поле преодолели, написали.

Обедать тогда мы ходили в столовую, бывшую при Институте. Сидим. Едим. Вбегает Бобринский,

— Чего вы тут сидите? У вас пожар!

Сидим, едим. Саша управился быстрее.

— Надо пойти посмотреть.

Прихожу и я. Действительно пожар, но потушен. От брошенного кем-то окурка загорелась наполненная бумагами корзина и подожгла висевшую над ней нашу одежду. Потолок закопчен. Чудом уцелели стоявшие рядом два баллона с газом. Вид у всех недоуменный. Галя Кулакова кричит на своего Володю:

— Чего стоишь? Беги за одеждой для ребят! Голые, а на дворе зима!

Володя сбегал и приодел нас. Дома жена не узнает меня:

— Что с тобой?

— Приодели.

— Как приодели, а куртка где?

Надо сказать, что тогда в кооперативе г. Вохмы Костромской области я по случаю купил модную японскую куртку «аляска». Алла вертелась в ней перед зеркалом и даже выразила желание уступить куртку ей.

— Сгорела? Ну и правильно она у тебя сгорела! Вот ты тогда не уступил ее мне, она и сгорела!

Иногда после трудов праведных, ради умиротворения души, мы с Сашей шли на Тверской бульвар и вели задушевные беседы, потихоньку выпивая. Смотрим — мимо идет недавно вышедший на пенсию сотрудник нашего института Ю.С. Гришин.

— Ой! Здравствуйте! — восклицает Юра со своим характерным заиканием.

И если бы это было один раз, а тут почти всегда. Мы даже привыкли.

— Куда пойдем? К Гришину!

Болезнь нашего любимого Юрия Алексеевича заставляла нас задумываться. Если случится непоправимое, кто нас возглавит? Никакой кандидатуры со стороны мы не видели и активно не хотели. Единственный, кто нас мог устроить, — Кирилл Алексеевич Смирнов. Но как ученый секретарь Института он находился на своем месте. Лучше бы из своих. Среди своих виделся только Саша Кашкин. По опыту и возрасту вроде бы на это место мог претендовать и я, но именно возраст не позволял мне и думать об этом. Пребывая в трезвом уме и твердой памяти, решили держаться своей кандидатуры. Волею судеб, предначертанных царем и вседержителем небесным, в этом вопросе наши мечты сбылись. После прискорбной для нас кончины Юрия Алексеевича Отдел возглавил, как я уже мимолетом упоминал выше, Александр