Шрифт:
Закладка:
Давая оценку тому, как были получены письменные показания Минолы Макнайт, адвокат Арнольд заявил, что действия солиситора являлись вымогательством и тут, кстати, сложно с ним не согласиться! Совершенно справедливо адвокат указал на то, что солиситор и детективы полиции не только использовали «третью степень» устрашения при допросе лиц, лишенных свободы без ордера на арест, но даже не стеснялись признаваться в этом газетчикам. По мнению Арнольда, солиситор совершенно позабыл о своих функциях прокурора, то есть должностного лица, ответственного за соблюдение закона на подконтрольной территории, и вместо этого увлёкся сбором и злонамеренным искажением показаний свидетелей.
Солиситор присутствовал в зале в то самое время, когда Арнольд произносил свою гневную речь. Дорси все время оставался совершенно равнодушен — или, по крайней мере, постарался продемонстрировать равнодушие — и не посчитал нужным выступать лично. Ответную речь произнёс Фрэнк Хупер, поддерживавший обвинение во время августовского процесса. Речь Хупера оказалась намного короче речи Арнольда — она продлилась немногим более часа. Хупер отплатил защитникам Лео Франка той же монетой, высказав множество претензий по поводу того, как адвокаты манипулировали фактами.
В этом отношении весьма показателен будет пример того, как защита использовала в своих интересах случай с одним из присяжных заседателей — неким Хэнсли (Henslee), который якобы демонстрировал ещё до начала суда антисемитские взгляды и потому был предвзят в отношении Лео Франка. Согласно утверждению Арнольда, 8 июля в магазин Хэнсли явился некий Макс Фаркус (Max Farcus), купивший 8 детских колясок. В ходе беседы, завязавшейся между продавцом и покупателем, Хэнсли допустил в адрес евреев несколько оскорбительных сентенций, из чего Фаркус понял, что перед ним антисемит. Через некоторое время, узнав, что Хэнсли попал в основной состав жюри присяжных по «делу Франка», Фаркус связался с адвокатами последнего и предупредил их об очевидной предвзятости Хэнсли.
На том основании, что Хэнсли являлся антисемитом, Арнольд требовал отменить приговор суда [это был 1 из числа тех 115 пунктов, что являлись аргументами для апелляции]. Фрэнк Хупер не без сарказма разобрал этот эпизод, доказывая его совершеннейшую невероятность. По его мнению продавец, намеревающийся совершить выгодную сделку, никогда бы не заявил о своём антисемитизме и вообще воздержался бы от разговоров на острополемичные и чреватые конфликтом темы. Тот факт, что Фаркус купил коляски у Хэнсли, лучше всего доказывал, что никаких неприязненных разговоров между продавцом и покупателем не велось, а значит вся эта история — не более, чем оговор добропорядочного гражданина.
31 октября судья Роан отклонил апелляцию, что, повторим, с самого начала представлялось ожидаемым результатом. Защита Лео Франка заявила, что намерена и дальше бороться за спасение жизни невиновного человека.
На протяжении осени 1913 г. и последовавшей зимы Люсиль Селиг навещала находившегося в тюрьме мужа практически ежедневно. Их отношения в этот период казались гармоничными, как никогда ранее. От былой размолвки, если только таковая и впрямь имела место в апреле, теперь не осталось и следа.
Газетная публикация, посвященная разбору апелляции на приговор Лео Франку и отклонению прошения о назначении нового суда.
Зимой защитники Лео Франка готовили кассацию, которую подали 24 февраля 1914 г. Она состояла из 21 пункта, главный упор в ней делался на том, что обвинение под чутким руководством солиситора Дорси не рассматривало все версии убийства Мэри Фэйхан, а быстро сосредоточилось на доказывании вины Лео Франка. Тем самым Дорси фактически обвинялся в предвзятости.
Для доказательства этого тезиса защита указывала на ряд существенных по её мнению обстоятельств. В частности на то, что Дорси был осведомлён о намерении рабочего Барретта [того самого, что обнаружил налипшие волосы на рукоятке суппорта своего станка] получить 1 тыс.$ из премиального фонда, однако скрыл данную информацию от защиты. Прошло более полугода, прежде чем адвокаты установили наличие у Барретта корыстного мотива, который мог подтолкнуть рабочего к фальсификации улики.
Другим немаловажным свидетельством, доказывающим пристрастность полиции, явилось по мнению адвокатов изменение первоначальных показаний Альбертом Макнайтом, мужем Минолы Макнайт. Альберт вызывался в суд в качестве свидетеля обвинения, его показания касались событий середины дня 26 апреля, когда Лео Франк явился домой на обед. Макнайт утверждал, будто находился тогда в доме Селиг и видел, что Франк не обедал и к столу вообще не подходил, а пробыл в доме буквально 10 минут и ушёл несколько позже 13:30. Однако 18 января 1914 г. свидетель изменил свои первоначальные утверждения и в присутствии адвоката Барка (C. W. Burke) сделал официальное заявление, из которого следовало, что 26 апреля он явился в резиденцию Селиг немногим ранее полудня, а ушёл сразу после 12:30 и Лео Франка не видел вообще. Альберт Макнайт настаивал на том, что неверные показания его вынудили дать детективы и он очень сожалеет о том, что его слова были использованы против обвиняемого.
В принципе, эти показания не опровергали аргументацию обвинения, а лишь свидетельствовали о том, что полиция была готова действовать грубо и не вполне законно. Однако в реалиях того времени подобные доводы мало весили — грубость полиции никого не удивляла и шансов на успех кассация имела немного.
В тот же самый день, когда была подана кассационная жалоба — то есть 24 февраля 1914 г. — произошло другое важное событие. В тот день был вынесен приговор по обвинению Джима Конли в пособничестве убийству. Дело рассматривал судья Бенджамин Хилл, который в своём наставлении присяжным напомнил о том, что показания Конли помогли осудить главного убийцу девочки, после чего присяжные, посовещавшись всего 12 минут, постановили, что подсудимый виновен, но заслуживает снисхождения. Получив такой вердикт, судья приговорил Конли к 12-месячному тюремному заключению, срок которого должен был закончиться буквально через пару месяцев [ибо подсудимый находился под стражей с 1 мая 1913 года].
Понятно, что столь смехотворное наказание по весьма серьёзному обвинению явилось своего рода платой за сотрудничество Конли с обвинением во время суда над Лео Франком. Сторонники последнего восприняли произошедшее как пародию на правосудие. Ведь даже если верить россказням Конли, получалось, что он деятельно помогал сокрытию следов убийства и отказывался от сотрудничества с правоохранительными органами практически
