В моем мире мама была здоровой женщиной шестидесяти семи лет. Здесь она умерла пятнадцатью годами ранее во время пандемии гриппа. Отец, все тот же привлекательный кардиолог, все тот же любитель оперы, точно так же скончался, когда мне было двадцать восемь. Ни братьев, ни сестер у меня здесь не было.

— Высокий уровень расхождения, как мы и подозревали, — сказала доктор Монтана. — Семьдесят семь процентов. Я бы рекомендовала коррекцию, но выбор за вами. — Она умолкла.

Я чувствовала, что она жалеет меня, хотя, возможно, это я жалела себя: местная версия меня в дополнение к тому, что была сиротой, казалась ужасно скучной. Я попыталась проникнуться сочувствием к ино-Рейчел: потеря родителя в столь раннем возрасте оставляет отпечаток в душе человека, вселяет в нее ощущение, что земля полнится несчастными случаями и они могут произойти в любой момент. Я задумалась о том, как ино-Рейчел отважно отправилась в прошлое — прямо как я — и теперь, предположительно, застряла в какой-то альтернативной реальности, где чувствует себя чужой — прямо как я. Мой призрачный двойник, еще одна моя непрожитая жизнь.

— Я могу принять решение позже? — Проходить коррекцию мне совершенно не хотелось, но открыто выражать свое мнение я не спешила. Я была в чуждом мне мире — еще более чуждом, чем тот, что остался в 1815 году; как минимум этот урок я усвоила.

— Разумеется — в пределах ближайших трех месяцев.

— Так что определяет расхождение? То, насколько жизнь человека по возвращении может отличаться от прежней? — Думала в тот момент я о Лиаме, но упоминать его не стала. То, с каким восхищением, придыханием все здесь говорили о нем, поначалу казалось мне забавным, но позже стало обескураживать; похоже, этот Уильям Финекен совсем не походил на Лиама, которого я знала. До меня стало доходить, что имела в виду Ева Фармер, говоря о коллективном вымысле. — Если биография человека отличается значительно — что это значит?

— Это вопрос скорее к Еве Фармер, чем ко мне. Но существуют разные теории. Считается, что некоторые более… податливы, скажем так, флюидны. Маленькая перемена обстоятельств на раннем этапе жизни может стать отправной точкой для развития в совершенно иную сторону. Тогда как другие… Разговоры о судьбе антинаучны, но выглядит это именно так. Словно им уготована участь.

В той версии мира, откуда я явилась, совершить путешествие во времени можно было только раз в жизни, поскольку это считалось слишком опасным испытанием для психики. Здесь же я числилась сотрудницей Королевского института узкоспециальной физики и могла участвовать в исследованиях, готовить к миссиям других путешественников или сама проходить отборы для новых миссий. Хотелось ли мне здесь остаться? Я понятия не имела.

Мне выделили двенадцать недель отпуска, чтобы я могла прийти в себя; на этом мой горизонт планирования заканчивался. Между дебрифингами, написанием отчетов и отказами от интервью для прессы я настраивалась на возвращение в Нью-Йорк. На время или навсегда, сказать пока было трудно, но я уже чуяла, что в этом мире вряд ли найдется место, которое я смогу назвать домом.

Двумя тяжелыми тучами надо мной нависли смерть матери и невозможность повидать Лиама. В уме то и дело всплывало то, что я собиралась рассказать маме о жизни в прошлом, те разговоры с ней, которым не суждено было случиться. Просыпаясь, я иногда забывала, что она мертва, а вспомнив, в очередной раз становилась сиротой.

Я не решалась навещать Лиама в госпитале, опасаясь, что Сабина и правда не отходит от его постели, но, узнав, что он отправился восстанавливаться домой, поняла, что визит туда будет еще хуже. Он женат, он знаменит — с чего бы мне впадать от этого в ступор? Однако именно так и случилось.

Мы много месяцев проработали бок о бок; мы были любовниками; я ухаживала за ним, когда он серьезно заболел. И с каждым днем думать о визите к нему становилось все сложнее. Несмотря на то что в институтской базе данных нашлась его контактная информация с домашним адресом в роскошном районе Мейда-Вейл, я по-прежнему ограничивалась онлайн-слежкой — удержаться от просмотра видеороликов было особенно сложно. Каждый новый просмотренный ролик отдалял меня от него все сильнее: его статус рос в моих глазах, сплющивая знакомого мне трехмерного человека в пиксели на экране, — пока его пятилетний брак с высокой златовласой богачкой не стал казаться мне более реальным, чем то, что произошло между нами в девятнадцатом веке. Я понимала, что это безумие, и все же опираться на собственные воспоминания у меня не выходило.

Он знает, где я, и может связаться со мной через институт, если захочет, убеждала я себя. Если он это сделает, я сразу же его навещу. Но он знаменит, он женат, он оправляется после болезни. Я так долго мусолила эту идею, что прониклась ею, уверилась в своей обиде на его молчание. Когда-то он пообещал, что разорвет ради меня свою помолвку, но то случилось в другом мире. Стыдилась ли я своего поведения? Немного. Была ли все еще влюблена в него? Этим вопросом, видимо, следовало задаваться в другом месте и другой эпохе.

Вскоре после моего возвращения в Нью-Йорк вышел новый видеоролик: Лиам, достаточно восстановившийся для того, чтобы впустить журналистов в свой дом, давал первое интервью с момента возвращения из прошлого. Закадровый голос кратко перечислял цели проекта «Джейн Остен» и предыдущие заслуги Уильяма Финекена, камера плыла по дорого обставленной комнате: высокие потолки, немного антикварной мебели, застекленные двери, выходящие в сад, — а затем остановилась на Лиаме, исхудавшем, но умиротворенном. Он что-то пригубил из чашки начала девятнадцатого века. «Веджвуд». Я опознала узор: именно такие были у нас в доме на Хилл-стрит.

— Итак, — промурлыкала журналистка, известная настолько, что даже я о ней слышала, — каково это — быть человеком, который спас Джейн Остен?

— Я счастлив и горжусь тем, что мне удалось стать частью этого проекта. Я не претендую на признание по медицинской части… Это моя коллега, доктор Кацман, предположила…

— Но верно ли то, что это вы создали атмосферу, благодаря которой ее спасение стало возможным? Что это вы сумели внедриться в ее жизнь, завоевать ее доверие?

— Это было одной из задач миссии.

На нем был черный свитер на молнии с капюшоном; волосы, сбритые из-за вшей, до сих пор не отросли до прежней длины. Я подалась вперед и уткнулась носом в экран, высматривая какую-нибудь подсказку, знак — что? Лиам производил то же впечатление, что и в день нашего знакомства: сдержанный, учтивый,