Его черты смягчились.

– Это я понимаю. Если Дьябло умрет, я буду вне себя от скорби.

Дьябло, его вороной жеребец, нашелся целым и невредимым при отступлении в тот июльский день.

Услышав свое имя, Дьябло тихонько заржал, и взгляд Ричарда потеплел. Я давно понял, что конь дорог ему, как ребенок, точно так же как Лиат-Маха был дорог мне.

– Когда-нибудь мы вместе въедем в Иерусалим, – сказал герцог, поглаживая Дьябло по шее.

Столько всего произошло, что мысли о Крестовом походе выветрились у меня из головы.

– Есть какие-нибудь новости на этот счет, сир? – спросил я в надежде, что Ричарду известно что-то неведомое мне.

Он вздохнул.

– Нет. Будем уповать, что сегодняшние переговоры сложатся удачно. Они станут началом.

Весь июль мы перемещались туда-сюда в ответ на маневры Филиппа против герцога. Генрих наконец пришел на помощь сыну, и в середине августа они встретились с Филиппом под Жизором. Совещание прошло настолько неудачно, что взбешенный французский король распорядился срубить знаменитый вяз, отмечавший границу и испокон веков служивший местом переговоров между королями Франции и герцогами Нормандии. Вскоре Генрих и Ричард, проявив, в свою очередь, решительность, вторглись в домен Филиппа, и я участвовал в том походе. Были кое-какие успехи, богатая добыча, но ни одного значительного столкновения с врагом, ни одной настоящей победы. Понимая, как и Филипп, что подходит время сбора урожая, отец и сын в конце августа вернулись в свои владения. В последующий месяц событий было мало.

– Король Филипп просил о встрече, это так, сир?

– Просил. Многие представители знати недовольны тем, что король воюет против своих собратьев-крестоносцев. Они не хотят больше сражаться против нас, и это делает его положение шатким.

Филипп принял крест вскоре после Ричарда, как и Генрих. Вообще-то, все трое уже должны были плыть в Утремер, чтобы драться против Саладина. Но затея все больше выглядела обреченной на провал.

– Означает ли это, что он нуждается в мире сильнее вас, сир?

В его глазах вспыхнул веселый огонек.

– Надеюсь, что так, Руфус. Иначе мы станем седобородыми стариками, прежде чем увидим Святую землю.

Я улыбнулся, подумав с болью в душе, что я, похоже, скорее увижу Утремер, чем снова окажусь в Кайрлинне.

– Есть еще один небольшой вопрос – кто станет наследником трона, – посерьезнев, сказал Ричард.

– Вы, сир, – яростно заявил я. – Ведь вы старший сын и заслуживаете этого, как никто другой.

Он был польщен.

– Ты образец преданности, Руфус. Хотел бы я сказать то же самое о моем щенке-братце.

Он имел в виду Джона. Хотя отношения между ним и Ричардом были натянутыми, я не позволял себе дурно отзываться о втором уцелевшем сыне короля. По лагерю в последние дни ходили распространяемые Филиппом слухи о том, что Генрих намерен назвать наследником Джона.

– У тебя были братья, ведь так? – спросил герцог.

– Да, сир. Двое.

«Их убили люди, служащие твоему отцу», – подумал я, и болезненные воспоминания всколыхнулись в моей душе.

Он сочувственно посмотрел на меня.

– Они были младше или старше?

– Оба старше меня, сир.

– Значит, тебе не светило унаследовать родовые владения?

– Нет, сир.

– Вы ладили?

– У нас случались ссоры, сир, как между всеми братьями. Но по большей части мы дружили.

Отчасти причиной тому была небольшая разница в возрасте. Нас разделяли только четыре года. Я вспомнил, что отец любил называть нас тремя волчатами из одного выводка, и сердце мое сжалось.

– Ты хоть раз выказывал стремление отобрать у них власть?

– Нет, сир!

Это была чистая правда.

– Если бы ты был старшим, а отец провозгласил бы наследником твоего младшего брата, как бы ты поступил?

Я ужасе воззрился на него. Нехорошая мысль, чреватая разладом внутри семьи. Не желая плохо думать о своих мертвых братьях, я представил себе, что младший в нашей семье – Джон и что отец назвал его наследником. В груди моей разгорелся праведный гнев.

– Говори без опаски, что думаешь, Руфус. Я тебя не накажу.

– Я бы захватил власть, взяв то, что принадлежит мне.

Он кивнул. Мы молчали. Герцог погрузился в свои мысли, я же пытался понять, подтолкнуло ли его сказанное мной к какому-нибудь решению. Но он заговорил не о Генрихе и не о Джоне:

– Твоих братьев забрала чума, да?

Иисус на кресте, он помнил мою тогдашнюю ложь.

– Да, сир.

– Так значит, по праву ты лорд Кайрлинна – хотя бы по имени?

– Да, сир, но земли у нас отобрали.

Как ни прячь, правда все равно вышла наружу.

– Знатные люди, служащие моему господину отцу?

– Да, сир.

Я прятал взгляд.

– Божьи ноги, это несправедливо.

Я хотел закричать, выражая согласие, но вымолвил только:

– Если вам угодно сказать так, сир.

– Так что же получается, Руфус? Ты наверняка мечтаешь стать хозяином своих родовых владений?

Я заставил себя посмотреть ему в глаза, и ложь застряла у меня в горле.

– Я хочу этого, сир. Да.

Герцог хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва не пошатнулся.

– Оставайся при мне, покуда я буду королем, и будешь восстановлен в своих правах. – Он помолчал немного, потом добавил: – После Крестового похода, разумеется.

– Я ваш человек, сир, – сказал я, преклоняя колено. – С того самого дня в лесу близ Саутгемптона.

Ричард не ответил. Внезапно встревожившись, я поднял голову.

Он смотрел на меня со странным выражением на лице.

– Принеси свой меч и шпоры.

Сердце у меня забилось чаще. Не снится ли мне все это? Я повиновался.

– Мне следовало сделать это давным-давно, – сказал герцог, когда я вернулся.

И вот холодным октябрьским утром в лето Господа нашего 1188-е жизнь моя переменилась навсегда. Ритуал состоялся не в церкви и не в большом зале, но у коновязи в воинском лагере. Свидетелей не было, только Поммерс, Дьябло и их товарищи. Меня это совершенно не заботило. Герцог лично пристегнул мне шпоры и препоясал мечом, а также нанес мне колле – удар клинком плашмя, призванный напоминать о рыцарской клятве, которую я дал вслед за этим.

Ричард посвятил меня в рыцари, и взамен я поклялся быть его вассалом до самой своей смерти.

Распираемый восторгом и гордостью, я отправился будить Риса, а заодно Луи и Филипа, с которыми мы делили палатку. Все трое обрадовались, а Рис и вовсе расплакался, целуя мне пальцы. Со смехом подняв его на ноги, я объявил, что отныне он – мой оруженосец. Весь день с губ его не сходила улыбка. Овейн серьезно пожал мне руку, приветствуя мое вступление в