Но ее просьбы не помогли — Павел стал серьезным и попросил ее не вмешиваться в его рабочие дела. Кира поняла, что «шутки и мур-мурки» кончились — характер Шубина был «стальной» и вмешиваться в его дела он ей не позволит, но отступать она не собиралась — на кону стояли судьбы людей: молодых ребят, которых она подвела.

— Я могу написать заявление, что претензий не имею, что сама, нарочно, через запасной выход сбежала от охраны.

— Кира, давай сразу до-оговоримся, что ты не вме-ешиваешься в мою работу, я в твою, — Павел не хотел ссориться и хотел просто обговорить границы «дозволенного».

Но с Кирой этот номер не прошел: он совершал несправедливость (по ее мнению), и она должна была этому помешать! Настроена она была весьма решительно. С серьезным лицом и поджатыми губами она вытянула из-под рук Павла сверток, поправила обертку и засунула его в свою сумку.

— Что ты делаешь? — Павел не поверил, что она вот так просто может уйти (только что в его руках она была пылкой и податливой, тихо стонала под его губами, отдавалась его ласкам, закусывая губы, чтобы не застонать в голос) — он и забыл какая она была принципиальная и непримиримая.

А Кира, подхватив сумку, открыла дверь микроавтобуса и спустилась на ступеньку.

Водитель и ребята из охраны перестали дурачиться и подтянулись ближе к начальству.

— Кира, вернись, — не выдержал Павел, понимая, что они должны решить этот вопрос раз и навсегда — иначе, ничего хорошего из ее вмешательств не будет.

— Пообещай, что никого не уволишь и не накажешь из-за меня.

Павел молчал — он сам решит кого увольнять, а кого нет, и Кира осторожно спустилась на землю. Она погладила собаку, отпустила его, сказав «гуляй», и помахала рукой Евгению Краснову.

— Мы уезжаем, Кира Дмитриевна? — подходя, поинтересовался он.

— Евгений, у меня к вам опять просьба — сядьте за руль моей машины, что-то я устала сегодня…

Они сделали уже несколько шагов к «Ягуару», когда из микроавтобуса донесся голос Павла:

— Хорошо, давай все обсу-удим…

Это была попытка Павла договориться по-хорошему, без ссор и выяснений — он ей просто еще раз спокойно объяснит свою позицию о невмешательстве в его рабочие дела, но неожиданно он осознал, что он не один — она стала частью его жизни, он принял это и теперь должен считаться и с ее присутствием, и с ее мнением. Раньше он все решал сам, даже отец не вмешивался в его дела, а теперь…

Кира подошла к микроавтобусу, но внутрь заходить не стала.

— Нечего здесь обсуждать: либо ты увольняешь людей, либо нет. Только в первую очередь, по справедливости, вы, Пал Палыч, должны уволить сами себя — по-моему, у вас не приветствуются романы с «объектами» охранения. Или я ошибаюсь?

По ее холодному тону Павел понял, что это не просто ссора, в общем-то, из-за посторонних людей, а дело принципа — она была ужасно принципиальная… да и, скорее всего, осталась такой.

— Хорошо, я обещаю никого не уво-ольнять. Вернись, пожа-алуйста, — идя на уступки, попросил Павел, желая все-таки поговорить об этом.

— Нет, я поеду на своей машине — посплю немного, а вы, Пал Палыч, подумайте на досуге — нужны ли вам отношения со мной. Мне отношения с человеком, за которого мне будет стыдно перед людьми, не нужны.

— Ладно, по-оезжай на своей, — понуро согласился Павел и переключился на охрану. — Шубин. Краснов, слышишь?

— Да, Пал Палыч. Я за рулем и с Киры Дмитриевны глаз не спускать. Так?

— Так. Едем на Та-аганку к Ивану Степа-ановичу.

Павел отключился и снова обратился к Кире:

— Ты там поешь чего-нибудь, а то разговор будет долгий… Может, тебе заказать что-нибудь из ре-есторана?

— Для всех что-нибудь закажи, а мне «мороженку» и «пироженку». Все, Павел, я пошла.

— Может, все-таки со мной?

— Нет, я на своей…

Кира повернулась и пошла с Красновым к своей машине.

81

Бриллианты сверкали, словно крошечные льдинки, и блеск их притягивал взгляды, завораживал и рождал в головах людей, склонившихся над письменным столом, несвойственные в обычной ситуации мысли.

Общими усилиями бриллианты были сосчитаны, и Кира тихо порадовалась, что еще одну свою проблему так удачно переложила на мужские, надежные плечи.

Она сидела в том же кресле в кабинете Дмитрия Викторовича и старалась не смотреть на Павла, сидящего напротив, рядом с хозяином кабинета. Павел смотрел на нее, и Киру это отвлекало и раздражало. А Павел не мог оторвать взгляд от нее, потому что знал, что под этой невесомой, тоненькой тряпочкой скрывается такое трепетное, чувственное, податливое тело, которое два часа назад плавилось под его поцелуями и полностью отдавалось его рукам, вызывая в его душе восторг, а в парализованном теле первобытные желания. А они поссорились, и она сидит теперь такая чужая, далекая и равнодушная и даже не смотрит на него — вынести ее безразличия он был не в силах. Он хотел поговорить с ней и помириться, но Иван Степанович встречал их внизу в холле, не дав им возможности перекинуться даже парой слов — да и Краснов ни на шаг не отходил от Киры, глядя на нее восхищенными глазами (спорить с шефом, отстаивая их и беря вину на себя — тут любой восхитится такой смелостью). Пришлось ему отступить и ждать более удобное время для выяснения отношений.

— Двести двухкаратников, круглой формы, чистота от 2 до 4… — задумчиво произнес Дмитрий Викторович, прикидывая общую стоимость бриллиантов. — В зависимости от их чистоты и спроса на рынке… это, примерно, двести — триста миллионов, около пяти миллионов долларов.

— Так много? — изумилась Кира.

— От четырех до пяти миллионов, — уверенно повторил седовласый мужчина и устало откинулся в кожаном кресле. — Теперь вы очень богатая женщина, Кира.

— Подождите, Дмитрий Викторович, — остановила Кира его скоропалительные выводы, — это же, не древний клад, выкопанный из земли, или простая находка — шел, шел и нашел — это современная чья-то «заначка».

— Любой юрист