Шрифт:
Закладка:
Светлана Семячко, доктор филологических наук, заведующая отделом древнерусской литературы ИРЛИ (Пушкинский дом) РАН
Как видите, петровские реформы и поворот в сторону западноевропейской культуры в XVIII веке действительно создали новую литературу. Однако византийские корни так или иначе себя проявляли, и не только в литературе. Политическая концепция византийского наследия тоже никуда не делась, только под влиянием времени немного видоизменилась.
В 80-е годы XVIII века, после серии победоносных войн с ослабевшей Османской империей императрица Екатерина II лелеяла планы коренного переустройства всей Юго-Западной Европы. Она планировала ни много ни мало восстановить Византию, только теперь с императором из династии Романовых. Поэтому своего второго внука она назвала Константином. Проект этот натолкнулся на сопротивление ведущих европейских держав, которые опасались чрезмерного усиления России, и не был реализован. Однако греческий проект – это была грандиозная задумка, смысл которой заключался в том, чтобы найти Византию, исследовать ее и отчасти воплотить. Лучше всего этот смелый замысел был реализован в Царском Селе.
Идея возродить, восстановить новую Византийскую империю была грандиозной. Но императрица Екатерина была очень прагматичным человеком и старалась здесь и сейчас придать всем своим далеким идеям какое-то материальное воплощение в Царскосельском саду. Местное озеро становилось Черным морем с российским и турецким берегами, и это Черное море давало ей возможность выйти к своей мечте о Константинополе и водружении креста над Святой Софией.
Наталья Коршунова, начальник отдела научной литературы и библиографии
В Царском Селе есть место, с которого императрица любила наблюдать за всеми своими шедеврами, за этой греческой архитектурой, и даже за собором Святой Софии. Это так называемая Камеронова галерея. Именно в Царском Селе располагались символы ее мечты, к которой она стремилась всю жизнь – царскосельский Софийский храм и идеальный новый город София, который она строила. Совершенно не случайно Екатерина, пытаясь воплотить византийские аналоги, свой главный город, который она тут возводила, называет не Константинополем, а Софией.
Вначале она хотела назвать его Константиноградом, а потом передумала. Можно предположить, что она все-таки строит город в честь своей небесной покровительницы. Как когда-то Константин назвал новую столицу Константинополем, дав ей свое имя, – так и Екатерина хотела назвать город по своему первоначальному имени, которое было достаточно длинным, но начиналось с имени София: София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская.
Наталья Коршунова, начальник отдела научной литературы и библиографии
Однако в архитектурном отношении царскосельская святая София не сильно похожа на Софию Константинопольскую. И на то были свои причины.
Надо сказать, что был первый проект, который, видимо, больше походил на Святую Софию Константинопольскую, но от него отказались, потому что он был очень большой и дорогостоящий. Екатерина его не утвердила. Здесь много римского и греческого, храм выполнен в той эстетике, в которой жили люди ее времени. Им это было ближе. Но все же несмотря на то, что собор получился греко-римским, его купол – византийский, константинопольский.
Наталья Коршунова, начальник отдела научной литературы и библиографии
Надо признать, что павшая три столетия назад историческая Византия была отчасти забыта, и на ее месте возникла Византия выдуманная. В ней теперь часто видели только продолжение античной культуры, которая была тогда популярна в Европе. Примерно в то же время в Англии вышла книга Эдварда Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи». Она стала бестселлером своего времени и, можно сказать, на два столетия определила отношение к византийской истории. И это отношение, как следует из названия, было весьма несправедливым. Гиббон видел Византию как образец непрерывного упадка и разрушения. Для него это было хоть и тысячелетнее, но незначительное и неприятное отклонение с пути прогресса европейской цивилизации.
Так и вышло, что в России первой половины XIX века о Византии много говорили, мало что о ней зная. Основными интеллектуальными силами тогда были западники и славянофилы. Западники Византию не любили. Они считали, что ее влияние отгородило Русь от передовых достижений европейской цивилизации. Славянофилы тоже ее не особо чествовали, полагая, что византийская имперскость подавляла славянские общинные начала или, как они выражались, соборность. Однако во второй половине XIX века греческий проект Екатерины Великой получил новый импульс, правда, теперь он назывался «восточным вопросом». Тогда же припомнили и концепцию «Москва – третий Рим». Ее обсуждали в научных кругах, о ней писали публицисты, но теперь ее понимали вполне конкретно – как претензию на историческое наследие Византии, так что русские императоры начиная с Николая I очень серьезно относились к своим обязанностям покровителей христианских народов, находящихся под османским игом. И если первоначальное решение «восточного вопроса» привело к тяжелому поражению в Крымской кампании, то уже в 1878 году русские войска стояли в предместьях османской столицы, и только вмешательство Франции, Великобритании, а затем Германии не позволили Стамбулу вновь стать Константинополем.
Интересно, но политические события на Востоке породили и научный интерес к Востоку. В конце XIX века в Константинополе учреждают Русский археологический институт, а в Петербурге начинают издавать «Византийский временник», один из самых авторитетных научных журналов по византологии. На всех международных конгрессах русские ученые играют первые роли. И результаты такого нового, уже научного подхода и знакомства с Византийской империей стали проявляться и во внешней самопрезентации империи Российской. Видимым воплощение этого поворота стал, к примеру, Никольский морской собор Санкт-Петербурга, который на Святую Софию Константинопольскую похож больше, чем все Софии до него.
В начале XX века подобные храмы строили по всей стране и даже за рубежом, например, в Болгарии или в Китае, но почему-то особенно часто в неовизантийском стиле строили
