до рассвета. Теперь лагерь и окружающий ландшафт были покрыты сверкающим плащом безупречно белого цвета. Снег переносился сильным штормом, который завывал через валы, создавая сугробы с наветренной стороны частокола. Внутри лагеря мужчины выходили из своих укрытий, чтобы подготовиться к утреннему построению. Они топали ногами по снегу, чтобы не отмерзли ноги, выдыхая пар в руки, а затем растирали их. Невозможно было спутать их угрюмое настроение, когда они смотрели на двух проходящих центурионов. Несмотря на то, что Макрон верил в дисциплину со всем рвением религиозного фанатика, он в некоторой степени сочувствовал их обидам.

— Вы уверены, что он мертв? — спросил Макрон Манлия, дежурного центуриона, когда они шли через лагерь к южным воротам.

— Конечно. Когда за мной послали, тело уже было холодным.

Они по-прежнему питались половинным рационом и с каждым днем ​​становились все худее и слабее. Несмотря на то, что мост был отремонтирован, колоннам с припасами из Тарса потребовалось гораздо больше времени, чем предполагалось, из-за осенних дождей, превративших горную дорогу, связывающую город с Тапсисом, в болото. Теперь, когда в горах наступила зима, снег и лед еще больше усугубили положение фургонов с припасами, когда они изо всех сил пытались добраться до осадного лагеря, в то время как фуражным отрядам становилось все труднее пополнить истощающиеся запасы, хранившиеся в лагере в складских хижинах рядом со штабом.

Голод мог быть мрачной перспективой для легионеров и вспомогательных войск, но он стал ежедневным мучением для групп местных жителей, которые трудились, чтобы завершить строительство рва и вала, которые должны были окружить Тапсис. Более сотни из них уже погибли, их тела были сложены в могильной яме за пределами частокола, где они жили, когда не работали на осадных работах вместе с римскими солдатами.

Это были не единственные смерти за месяц с тех пор, как Третья когорта последовала за сирийцами в изгнание за пределы главного лагеря. Восемнадцать человек из двух частей уже погибли от воздействия суровой погоды, охватившей долину своей ледяной хваткой. Префект Орфит и центурион Пуллин умоляли командующего отправить еще тридцать человек обратно в лагерь для лечения в больничных убежищах. Но Корбулон отказался и предостерег двух офицеров не повторять просьбу под страхом дальнейшего сокращения их пайков. Соответственно, последовало больше смертей, так как умерли более старшие и более слабые из солдат. Хотя Макрон мог согласиться с тем, что суровые методы полководца могут привести к более жесткой армии, привыкшей к страданиям, он не мог не задаваться вопросом, будут ли понесенные потери приемлемой платой за это.

Однако было одно событие, которое обещало надежду людям, страдающим за пределами Тапсиса. Запасные осадные машины поступили в армию накануне и уже собирались за частоколом осадной батареи. Вскоре они добавят свой вес к обстрелу, производимому большим онагром, который инженерам удалось построить из местных ресурсов. Часть стены слева от ворот была выбрана в качестве цели, и зубцы на стенах уже были разрушены, а верхние восемь футов стены превратились в руины. С дополнительными снарядами и новыми онаграми Корбулон ожидал возможного прорыва в течение месяца. Но к тому времени половинный рацион и большее количество смертей могут оказаться невыносимыми для армии.

Мятеж витал в воздухе. До Макрона доходили слухи о том, что люди переходят из подразделения в подразделение, чтобы спровоцировать инакомыслие и враждебность по отношению к командующему Корбулону. У него даже было имя предполагаемого главаря: Борен, который утверждал, что он легионер Восьмой когорты Шестого легиона. Только в отряде такого человека не было. «Заговорщики осторожничают», — подумал он. «И они должны были, учитывая, что им грозит смертная казнь, если они будут идентифицированы. Когда их идентифицируют», — он поправился.

И теперь нужно было принять во внимание новое дело: обнаружение тела одного из центурионов из того же легиона. Было достаточно плохо потерять ценного офицера, но если его смерть окажется подозрительной, все будет бесконечно хуже. Если бы он был убит недовольным человеком или людьми под его командованием, это создало бы ужасный прецедент для остальной армии. «Если солдаты вынуждены убивать своих офицеров, падение дисциплины и последующий за этим хаос не заставят себя долго ждать», — подумал Макрон, глядя на людей, медленно выстраивающихся по обе стороны от прохода.

Тело центуриона Пизона лежало лицом вниз рядом с канализацией, которая проходила через латрины на низине в углу лагеря. Опцион и двое его людей стояли на страже, в то время как небольшая толпа любопытных легионеров и ауксиллариев собралась вокруг места происшествия.

Макрон, нахмурившись, повернулся к ним и помахал своим витисом. — Что вы здесь торчите? Либо ссыте, либо срите, либо валите и готовьтесь к утреннему построению. Прежде чем я решу набрать новую команду для чистки латрин…

Солдаты поспешно разошлись, и он наклонился над телом для более внимательного изучения. Ни на Пизоне, ни на земле вокруг него не было никаких следов крови и никаких явных следов колотых ран. На теле не было и снега, а значит он умер в течение последних двух-трех часов. Макрон взял его за руку и перевернул на спину. Глаза центуриона были широко открыты, челюсть отвисла, придавая лицу удивленное выражение. Прямо над складкой его шейного платка Макрон увидел участок кожи, синевато-пурпурный от кровоподтека. Он развязал свободный узел ткани и снял ее, обнажив четкую ярко-красную линию по окружности шеи офицера.

— Задушен, — заметил Манлий.

— И скорее удавкой. — Макрон выпрямился. — Кто его нашел?

Манлий указал на одного из легионеров, стоявших с опционом. — Пиндарий.

Макрон посмотрел на молодого человека. У него было прыщавое лицо и насморк, заставлявший его сопеть через каждые несколько вдохов. — Что за история, Пиндарий?

— История, господин?

— Расскажи мне, как ты его нашел, как можно подробнее, насколько ты можешь вспомнить, — терпеливо сказал Макрон.

Юноша собрался с мыслями. — Я дежурил на южной башне, когда прозвучала смена вахты. Мне действительно нужно было поссать, и я сбежал сюда, в канаву, и тут я нашел центуриона, господин.

— Что не так с писанием в латринах?

— Трудно увидеть свой путь в темноте, господин. Если вы войдете внутрь.

— Может быть, но это против правил ссать или срать за пределами латрин. Что, если бы все это делали? Представь себе, каким будет лагерь. Вот почему у нас есть долбанные правила. Вот почему ты будешь неделю дежурить в латринах. Продолжай.

— Я увидел, как он лежал там, господин. Я подумал, он может быть пьян. Такое случается иногда, когда кто-то отчаивается от тягот службы. Потом я понял, что это офицер. Я спросил его, что может быть что-то не так, и когда