— Среди вас есть те, кто знает, кто виноват. Или кто хотя бы подозревает, кем он может быть. Я говорю им: ваш священный долг — сообщить начальству то, что вы знаете, и сделать это без промедления. Я почти не сомневаюсь, что убийца — человек из собственной же центурии Пизона или, возможно, его когорты. По обычаю, в отсутствие конкретного виновного, подразделение должно быть привлечено к ответственности, и поэтому я осуждаю людей центурии Пизона на изгнание из лагеря, начиная с этого момента.

Макрон услышал слабые стоны из рядов солдат, стоявших перед смотровой площадкой, и заорал им: — Тишина!

Когда все снова стихло, Корбулон продолжил. — Если я не узнаю имя убийцы в течение пяти дней, то остальная часть когорты разделит ту же судьбу. Такому человеку нет места в римской армии, равно как и тем, кто будет защищать его своим молчанием.

— Мне сказали, что есть некоторое недовольство лишениями, которые мы все вынуждены терпеть ради этой осады. Я слышал, что есть жалобы на нехватку пайков и жесткую дисциплину. Тем, кто жалуется на такие вещи, я говорю, что выбор за вами. Если вы не готовы выполнить свою клятву беспрекословно служить императору и офицерам, которых он ставит над вами, то я говорю, что вы можете оставить эту армию. Вы можете отвернуться от своих товарищей. Вы можете предать их. Но если вы это сделаете, вы оставите позади все, чем армия сочла нужным снабдить вас. Ваши доспехи, ваше оружие, ваша одежда, ваши калиги и любые припасы, которые вы смогли собрать. Это не ваши вещи, чтобы вы могли их сохранить. Итак, кто здесь хочет уйти?

Он позволил своему вызову укорениться в их головах и немного подождал, прежде чем заговорить снова. — Ни один. Никто? Никто из вас? Тогда это решено. Вы выбираете остаться, а это означает, что вы принимаете дисциплину, которую я налагаю на вас. Такова суть сделки между нами. Мне нечего обещать вам, кроме трудностей и целеустремленной преданности долгу. Награда, которая ждет вас там, наверху! — Он повернулся и ткнул рукой в ​​сторону Тапсиса. — Вся еда, которую вы сможете съесть. Всю добычу вы сможешь забрать в Тарс. Вино и женщины Тапсиса — ваши. Но вы должны все это заработать. И скоро эта награда станет вашей. Наша осадная батарея уже пробивает часть их стены. Вскоре произойдет прорыв, и в этот день я, Гней Домиций Корбулон, возглавлю атаку, которая захватит город! — Он вытащил свой меч и ударил им в воздух. — Кто со мной?

Макрон послушно последовал его примеру, как и почти все остальные офицеры, но их крики были заглушены снегом, а их люди стояли молча, не двигаясь и не желая разделять пыл своего командира. Корбулон медленно опустил руку с клинком, с презрением глядя на собравшихся людей.

— Пусть будет так. Вы разочаровываете меня и позорите честь Рима своим трусливым молчанием. Я этого не допущу. И я не позволю убийце Пизона уйти от правосудия. Солдаты! Смирно!

Приказ был повторен центурионами, и их подразделения вытянулись, глядя в падающий снег. Корбулон бросил на них последний испепеляющий взгляд, прежде чем крикнуть: — Общее построение…разойтись!

Пока людей распускали, по одному подразделению за раз, Корбулон повернулся к Макрону. — Мне совершенно не нравится их настроение. За ними нужно будет внимательно следить. Малейшее нарушение подлежит наказанию. Дисциплина — это все в армии, и я буду следить за ее соблюдением.

Макрон кивнул. В каком-то смысле командующий был прав. Но даже такая важная и необходимая вещь, как дисциплина, была проверена обстоятельствами и имела предел прочности. И когда она была близка к тому, чтобы сломаться, у командира было только два выбора: усилить ее еще более строго, чтобы довести ее до предела и в надежде даже превзойти его; или идти на компромисс и пойти на уступки. Проблема с последним курсом действий заключалась в том, что один компромисс неизбежно ведет к большему, что отдает слабостью. К тому же Корбулон не был полководцем, готовым показаться слабым.

— Твое молчание подобно грому, центурион Макрон. Полагаю, ты не одобряешь мою твердость в отношении наших парней?

— Нет, господин. Но было бы полезно найти способ облегчить некоторые их тяготы, сохранив при этом дисциплину.

— Если есть такой способ, я готов выслушать предложения.

— Они голодны, господин. На самом деле голодны.

— Как и все мы, — многозначительно ответил Корбулон. — Какие бы грязные слухи не ходили обо мне и других старших офицерах. Но поскольку конвои с припасами изо всех сил пытаются добраться до нас, а твои фуражиры истощили окружающие фермы и деревни, мы мало что можем с этим поделать.

— Может и нет, но в километрах пятнадцати к западу есть лес, господин. Рядом с дальним концом долины. Я остановился близко к краю, когда несколько дней назад вывел отряд фуражиров и увидел, как кабан убегал за листву деревьев. Такого большого кабана я никогда не видел, господин. Осмелюсь сказать, что там много дичи, и, пока на земле лежит снег, ее будет легко заметить. Если мы отправимся в охотничий поход и возьмем несколько повозок и несколько сотен человек, мы вернемся с хорошей добычей. Это будет означать свежее мясо в дополнение к пайку, и как только мужчины почувствуют запах жареного мяса и набьют желудок, это будет иметь большое значение для восстановления их морального духа.

Корбулон внимательно обдумал эту перспективу, но потом у него заурчало в животе, и оба мужчины невольно улыбнулись. — Хорошо, Макрон. Займись подготовкой. Пойдем завтра. Я сам поведу отряд. Ты останешься здесь, руководить лагерем. Будет лучше, если парни смогут быть благодарны мне за то, что я приготовил им прекрасное жаркое.

— Да, господин. — Макрон разочаровался в том, что не получил командование охотничим отрядом, учитывая, что это была его идея, но отсутствие Корбулона в лагере на пару дней могло помочь уменьшить напряженность между командующим и его людьми.

Корбулон оглянулся через плечо и прищурился. — Кто это?

Макрон повернулся и увидел небольшую группу всадников, темных на фоне снега, идущих по дороге из Тарса. Подойдя ближе, они пошли ровным галопом, их лошади вздымали припорошенный снег, пока всадники пробирались между колоннами солдат, марширующих обратно в лагерь. Во главе их ехал офицер, закутанный в толстый меховой плащ, а рядом — фигура в темном плаще с задранным капюшоном.

Макрон не мог удержаться от широкой улыбки. — Это