Шрифт:
Закладка:
Все у нас наладится, убеждаю сам себя, допивая остатки кофе. Это временные трудности, случающиеся у всех пар. Как там говорил Олег? Первый год самый трудный. А у нас вообще нестандартный случай, а значит и подход нужен особенный.
Как бы Леся ни упиралась, с завтрашнего дня снова возьму ситуацию под личный контроль. Начнем с корректировки заместительной гормональной терапии и откровенного доверительного обсуждения ее психоэмоционального и физиологического состояния. Она давно должна была мне сказать, что принимаемые препараты не приносят должного эффекта, а не замалчивать проблему, строя из себя порноактрису и в одиночку сражаясь с эмоциональной нестабильностью. Хотя, чему я удивляюсь? Это же Веснушка, непредсказуемая чудачка, склонная к спонтанным необдуманным поступкам, из-за которых сама же и страдает. А не захочет обсуждать интимные проблемы со мной, направлю Олесю к другому врачу. Если основная причина ее скрытности кроется в дурацком смущении, то я готов уступить, хотя уверен, что никто не даст лучших рекомендаций, чем я.
Из клиники удается вырваться только после трех. А это немного дольше, чем я обещал Олесе. Надеюсь, она не сильно обидится, что мой отпуск начался совсем не так, как мы планировали. У меня еще есть три дня в запасе. Можем съездить в какой-нибудь лечебный санаторий или смотаться за границу. Возьмем отель все включено, отдохнем от всего, расслабимся, побудем вдвоем, поговорим по душам и может наконец-то услышим друг друга.
Погрузившись в грандиозные планы, я сам не замечаю, как долетаю до нашего коттеджа…, в котором меня никто не ждет. Темные окна и отсутствующий на стоянке автомобиль жены – только первый тревожный звонок. Бешено орущая сирена включается позже, когда, обежав весь дом, я не нахожу ни Веснушку, ни ее вещей. Кольцо на туалетном столике и короткая записка, прикреплённая к зеркалу – единственное, что она оставила после себя.
«Прости меня. Я не вернусь».
Несколько слов, означающих полный крах всего, во что я верил еще несколько минут назад. Оглушенный и пригвождённый к месту, я перечитываю содержимое записки снова и снова, пока до меня не доходит истинный смысл послания, пока каждая буква намертво не отпечатывается в моем сердце, пока слова не начинают насмешливо плясать по клочку бумаги. До хруста стиснув челюсти, я сминаю записку в кулак и с бессильной злостью швыряю в свое размытое отражение в зеркале.
Часть 3. Свободное падение
«Вы видите, как тесно сплетены здесь судьба, воля и свойство характеров; я прихожу к той, которая ждет и может ждать только меня, я же не хочу никого другого, кроме нее, может быть, именно потому, что благодаря ей я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками.»
Глава 1
Олеся
В жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, когда он осознает, что изменения, какими болезненными они не были, неизбежны. Какое-то время мы отчаянно сопротивляемся, пытаясь сохранить устоявшийся фундамент. Цепляемся за прошлое, боясь потерять якорь, сменить привычную стабильность на неизвестность будущего. Мы движемся назад вместо того, чтобы идти вперед. Неправильный путь – тот, который держит нас в «невнятном» вчера, лишая шанса увидеть свое «счастливое» завтра. Страх перемен, как кандалы, сковывает каждый шаг, и мы обречены топтаться на месте, пока не разорвём прочные цепи. Самая сложная борьба происходит внутри нас самих, но как только мы понимаем, кто наш злейший враг, все обретает совершенно иной смысл, открывая новые горизонты и возможности.
Я приняла решение уйти от Кравцова не за один день, оно зрело давно, медленно и неумолимо, пока зерно сомнения не проросло и не превратилось в крепкий побег, впервые увидевший взрастившее его солнце. В тот момент, когда страх потерять любовь мужа ослабел перед страхом потерять себя, я выбрала свободу. Не только для себя, но и для Страйка тоже. В основном – для него.
Я оставила под ногами боль и разбитое сердце и смело шагнула вперед. Опустошённая, растерзанная, но уверенная, что поступаю правильно. Если любовь не делает двоих счастливыми, то это не любовь, а какое-то совсем другое чувство, определение которому мы так и не придумали. Я не знаю, кто из нас ошибся, искать виноватых поздно и бессмысленно. Остаётся только принять и отпустить. Я взяла ответственность на себя и сделала это первой.
Проводив мужа на работу, быстро собрала вещи, подготовила документы для подачи иска на расторжение брака в одностороннем порядке, оставила мужу записку и кольцо, а затем поехала к мировому судье. Через ЗАГС процедура развода прошла бы гораздо проще, но я была уверена, что Саша пойдет в отказ, а без его согласия или в случае постоянных неявок процесс мог затянуться надолго. Иск у меня благополучно приняли, пообещав в ближайшее время уведомить обе стороны о назначенной дате слушания дела, и через десять часов я уже была в Москве.
Припарковавшись возле родительского дома, долго не решалась выйти из машины. Глубокая ночь, метель, свист ветра и вспыхнувшие светом родные окна… Внутри все оборвалось и снова захотелось сбежать. Лишь бы не видеть разочарованные лица и жалость в любящих глазах. Но бежать больше некуда – это единственное место, где меня всегда ждали и принимали со всеми моими тараканами.
Мои родители были в глубоком шоке, когда я появилась у них на пороге с чемоданами в руках. Первоначально они подумали, что это Саша выставил меня из дома. Мне пришлось приложить массу усилий, прежде чем они поверили, что я ушла сама.
По собственному желанию.
Потому что разлюбила. Именно так я и аргументировала свое решение.
Они не верили мне.
Неделю, две, три, месяц и даже в день официального развода они до последнего надеялись, что я передумаю.
Но этого не случилось.
Мы развелись в декабре. За неделю до конца года и за два месяца до того, как в Москве был выявлен первый случай Ковид-19, положивший начало стремительно распространяющейся эпидемии. Никто тогда не предполагал, что мир совсем скоро изменится, добавив всем нам новых испытаний, выдержат которые не все, далеко не все.
Но это было потом, после, а сначала был зал суда…
Чтобы соблюсти формальности, я приехала в Питер на электричке, на руках был обратный билет на вечер, а голове звенящая пустота от успокоительных таблеток. Я намеренно опоздала на пару минут, чтобы ненароком не столкнуться с Кравцовым. В том, что он появится в суде я не сомневалась, как и в том, что Саша наверняка будет настаивать на предварительном разговоре, потому что шанса объясниться я ему так и не дала.
А он пытался, настойчиво пытался. Приезжал в Москву, искал меня у родителей, долго осаждал Варьку, требуя у нее мой новый номер телефона, дежурил возле фонда, где я раньше работала…, но все было бессмысленно. Москва – город, в котором очень легко затеряться, если хочешь, чтобы тебя не нашли, а я хотела. Я отчаянно нуждалась в убежище.
Смутно помню, как зашла в зал заседаний. Все происходило словно в кошмарном сне, в дурмане. Я двигалась, говорила и действовала на автопилоте, полностью отключив эмоции. Вру, не полностью. Что-то оставалось… глухая тянущая боль в области груди, заглушить которую не могло ни одно успокоительное.
Слушание прошло сравнительно быстро. У нас с Сашей не было детей, я не претендовала на совместно нажитое имущество, что существенно ускорило неприятный процесс. Кравцов не стал возражать против развода и требовать время для примирения, чего я в глубине души очень боялась, и, вообще, вел себя на удивление тихо и отрешенно. Я ни разу не взглянула на него, не смогла, хотя очень хотелось. Хотя бы одним глазком… Я держалась, едва держалась на ногах, но стояла прямо, расправив плечи и сохраняя бесстрастное решительное выражение лица. Я репетировала его перед зеркалом не один день, пока маска ни приросла ко мне намертво.
А он смотрел. Еще как смотрел. Я физически ощущала его сверлящий, разбирающий меня на атомы взгляд. Жуткое
