– Не можете. Вы ничем не можете ему помочь, – строго отрезает Валентина. – Реанимация – не дом свиданий. Здесь врачи спасают человеческие жизни, а вы будете нам только мешать.

– Я не буду, клянусь. Я…

– Олеся Игоревна, разговор окончен, – бесстрастно перебивает меня женщина, не обращая внимания на мою истерику. – Если появится положительная динамика, я вам позвоню. Лучшее, что вы можете сделать сейчас – это ждать, молиться и верить.

– Но я не могу… не умею, – всхлипнув, я снова оседаю на пол и подтягиваю колени к груди.

– Придется научиться. До свидания, – повторно попрощавшись, Валентина завершает вызов, и как только в трубке раздаются короткие гудки, моя истерика испаряется, сменяясь холодной решимостью.

Я знаю, сколько бы раз ни набрала Сашин номер, сегодня она не ответит. Возможно, и завтра тоже. Никто не будет утешать меня надеждами и подтирать сопли.

Ждать, молиться и верить… Неужели это действительно все, что мне остается?

Нет.

Нет!

Я бы сейчас не дышала, если бы выполняла только эти три пункта.

Встав с пола, вытираю ладонями мокрые щеки и твердой походкой направляюсь в ванную.

– Олесь, что случилось? Ты куда? – встревоженная Варька несется за мной следом.

– Умыться. Кофе свари, пожалуйста, – обращаюсь к подруге прежде, чем захлопнуть перед ее носом дверь.

Я выхожу из ванной через двадцать минут. Собранная, уверенная и готовая свернуть горы. Варвара нервно меряет шагам кухню, завидев меня, кидается навстречу.

– Ну что? Говори? Я тут с ума схожу, – взволнованно тараторит она.

Отодвинув ее в сторону, я прохожу к столу и, взяв кружку, жадно вдыхаю аромат горячего кофе.

– Мне нужно срочно ехать в Санкт-Петербург, Варь, – опустившись на стул, поднимаю сосредоточенный взгляд на растерянное лицо подруги. – И мне нужен Виктор, – добавляю бесстрастным тоном.

– Что? – ошарашено выдыхает Варя, округлив от удивления глаза.

– Не он лично, а его связи в благотворительных фондах Питера, – поясняю я. – Если он сможет помочь удаленно, я буду только рада.

– Да что случилось-то? – в панике истерит Варя.

– Саша в коме, в реанимации своей больницы. В красную зону не пускают самых близких родственников, а я ему теперь вообще никто. Мне нужно туда попасть в качестве волонтёра. Без пропуска меня не пустят, – коротко и не вдаваясь в подробности объясняю я.

– Как в коме? – плюхнувшись на стул, изумленно спрашивает Варвара.

– Его ассистентка сказала, что он на ИВЛ. Значит, пневмония.

– Как так-то? Он же молодой, здоровый… Нет, я, конечно, слышала, что врачи в красной зоне тоже болеют, но Кравцов… В голове не укладывается. Как они его так запустили-то?

– Острая динамика. Такое случается. Не повезло.

– Ты как? – Варя с сочувствием смотрит на меня. – Говоришь, как робот, а что на самом деле?

– Лучше тебе не знать, Варь, – качнув головой, опускаю взгляд в кружку. – И никогда не испытывать ничего подобного. Я от него ушла, чтобы не мешать ему полноценно жить, а этот дурак решил умереть.

– Ну, знаешь, если с такой стороны посмотреть, то вы оба идиоты, – разводит руками Варя. – Извини, но ты больше, конечно.

– Вот и подумай, как мне «на самом деле» с этим знанием, – мрачно отзываюсь я.

Обменявшись понимающими взглядами, мы на какое-то время замолкаем. Пытаясь не утонуть в своих мыслях, я пью кофе маленькими глотками. Варя задумчиво смотрит в окно на загорающийся рассвет.

– И все-таки я думаю, что ехать в этот рассадник заразы – плохая идея, – внезапно произносит она.

– Поеду, Варь. Это даже не обсуждается, – категорично возражаю я, но скепсиса на Варькином лице меньше не становится.

– Ты понимаешь, как рискуешь?

– Понимаю, хорошо понимаю, но я устала бояться, – не кривя душой, признаюсь я. – Не переживай, Варюш, ничего со мной не случится, – ободряюще улыбаюсь подруге. – Я же живучая, как таракан.

– Да уж, тараканов у тебя в башке и правда немерено, – сдается она.

Глава 4

Олеся

Саша как-то сказал мне, что моя одержимая самоотверженность отнюдь не бескорыстна и основана не только на альтруистских побуждениях.

«Ты черпаешь силу в слабости других, Лесь».

Я помню, как спорила с ним, потому что не хотела слышать неудобную правду, бросающую тень на образ, с которым успела срастись за долгие годы. Саша подверг сомнениям все, в чем я находила утешение и смысл, и мне было проще притвориться, что ошибся он, а не я. Но именно Страйк всегда попадал в цель, а я постоянно промахивалась. Именно он никогда не отступал от выбранного пути, не пасовал перед проблемами, не оглядывался назад и не искал обходные тропы. Пока я пряталась в свою миссию, как в кокон, и придумывала причины спасти его от себя, именно он по-настоящему спасал человеческие жизни.

«Почему ты думаешь, что нужна только слабым, одиноким, несчастным и сломленным?»

Тогда мне нечего было ему сказать, а сейчас бы я не задумываясь ответила: потому что под гнетом своих проблем они не замечали, насколько одинока, несчастна и сломлена я сама.

Но Саша это и так знал, слишком хорошо и слишком глубоко знал, видел меня насквозь, снаружи и изнутри: все самое интимное, сокровенное, мучительное, неприятное, все то, чем меньше всего хочется делиться с любимыми. Саша не брал в расчет мои страхи и упорно пытался склеить заново, вдохнуть веру в жизнь, сделать для меня то, что я привыкла делать для других. В какой-то момент мы поменялись местами, и оказавшись на другой стороне, я снова струсила, снова позволила надуманному страху управлять моими решениями и, прикрываясь благими намерениями, совершила очередную роковую ошибку.

Как бы абсурдно и безумно это ни звучало, но я ушла от Кравцова, потому что больше всего на свете боялась его потерять. Мой поступок можно приравнять к осознанному самоубийству, не сильно отличавшемуся от того, что сделал Вадим в день нашей с Сашей свадьбы. Вадик тоже сбежал, выбрав более быстрый и действенный способ, а я – медленное свободное падение.

Почему же все вышло именно так? Неправильно, несправедливо, неоправданно глупо и отчасти жестоко…

Почему, трижды одержав победу в битве за жизнь, сражение за любовь я проиграла с треском?

Почему сдалась ещё в самом начале?

Зачем раз за разом подсознательно искала причины сбежать, убедив себя в том, что уйду первой?

Почему не учла, что жизнь более сложна, опасна и непредсказуема, чем смерть?

Так много раздирающих душу в клочья вопросов, ответы на которые всплыли на поверхность только сейчас.

Я так долго и мучительно сражалась за жизнь, что в какой-то момент страх умереть трансформировался в боязнь самой жизни. Вероятность регресса пугала меня не так сильно, как подвешенное состояние, в котором я находилась уже очень много лет. Я боялась, что, когда страшный день наступит, Саше придётся пройти этот путь со мной. Но еще больше меня страшило то, что этот день наступит слишком поздно.

Слишком поздно для него.

Я хотела для Саши совершено другого будущего, не задумываясь о том, чего хочет он сам. Я возомнила, что имею право решать за него. Самое эгоистичное, нечестное и трусливое заблуждение, с которым сталкиваются многие, очень многие. Я встречала немало таких людей на своем пути. Татьяна, женщина из соседней палаты, моя любимая Адушка и Вадим – их горький опыт должен был стать для меня уроком, но я предпочла «скакать на собственных граблях».

Теперь мне предстоит все исправить, обнулить и начать новое сражение, но уже не за свою жизнь.

Если меня когда-нибудь спросят, что оказалось самым простым в моем плане, которого, по сути, не было, я, наверное, вспомню тот разговор с Варькой на кухне. Тогда у меня была цель, только цель и направление. Больше ничего. А потом началась хаотичная и болезненная трансформация, многое изменившая в моей привычной картине мира.

И знаете, что самое удивительное? За все это время я ни разу не вспомнила о своей болезни, неуверенности и навязчивых страхах, мешающих жить не «почти», а просто.

Просто жить.

Просто любить.

Просто быть счастливой.

Нет, я не излечилась в один день и не прекратила принимать лекарства, но делала это на автомате, переступая порог внутреннего отторжения и дурацких комплексов.

«Как только мы понимаем, кто наш