– Это разговор слепого с глухонемым. Ты уже все решила. Я не буду спорить. – тяжело вздохнув, я развожу руками. – Слова больше не скажу. Делай, как хочешь, – раздраженно встаю из-за стола и подхожу к окну.

В стекла барабанит дождь, сбегая ручейками вниз. Серое небо и облысевший сад производят удручающее тоскливое впечатление. Я не слышу, а скорее чувствую, как Олеся приближается ко мне со спины. Обняв обеими руками, осторожно кладёт подбородок на мое плечо и тихонько вздыхает.

– Прости, Саш. Я знаю, как со мной нелегко, – виновато шепчет Олеся. – Я выношу тебе мозг, все время на что-то жалуюсь и дерьмово справляюсь с обязанностями жены.

– Я привык, – ухмыляюсь с ноткой грустной иронии.

– Нет, ты просто терпишь. Саш, я не хочу, чтобы ты со мной нянчился. Я чувствую себя обузой.

– Я устал доказывать обратное, Лесь. Мы словно ходим по кругу и никак не можем найти правильную тропу.

– Я не обижусь, если ты сегодня уедешь в город. Пообщаешься с друзьями, развеешься. Тебе это нужно.

– Мне нужна ты, Веснушка, – оспариваю я и ничуть не лукавлю.

– Не сейчас, – ее ладонь забирается под мою футболку, рассеянно поглаживая мышцы пресса. – Нам нужно дать друг другу больше пространства.

– Ты серьезно? – накрыв ее руку своей, недоверчиво спрашиваю я.

– Знаешь, тогда в клубе… я почувствовала себя такой… живой, свободной… и счастливой. По-настоящему счастливой.

– Я заметил, – хмуро выдыхаю сквозь рефлекторно стиснувшиеся зубы.

– Ты все замечаешь, – она качает головой, оставляя на моем плече мягкий поцелуй. – Ты знаешь меня, как никто другой. Иногда это пугает, Саш.

Я понимаю, что она имеет в виду, и не вижу смысла что-либо отвечать. Пару минут мы в полнейшей тишине слушаем шум дождя, согреваясь теплом друг друга и наслаждаясь редким мгновением уютного спокойствия.

– Когда у тебя первый рабочий день? – я первым нарушаю молчание.

– Должен был быть сегодня, но я договорилась на завтра, – после непродолжительной паузы отвечает Олеся.

Даже так… Решила поставить меня перед фактом, ещё и одолжение сделала, пожертвовав целый день. Щедро, однако.

– Сейчас восемь утра. Ещё не поздно, – взлохматив волосы, я говорю совсем не то, что хочу на самом деле. – Поезжай, Олесь. А фильм посмотрим вечером.

– Шутишь? – искренне удивляется Леся. Развернувшись, встречаю ее потрясённый взгляд и спокойно улыбаюсь.

– Нет, не шучу, малыш, – подтверждаю я.

– Спасибо! Ты самый лучший, – обрадованно щебечет Олеся, спешно клюнув меня в щеку. – Ты точно не обидишься? – ее глаза ярко сияют, щеки горят румянцем, мимика оживает. Передо мной снова та светящаяся изнутри девушка, в которую я когда-то влюбился. Непосредственная, смешливая, неугомонная и немного нелепая. Ну здравствуй, Веснушка, как же давно мы не виделись.

– Не обижусь, но ты будешь должна, – я продолжаю улыбаться, но на душе разрастается настоящая паника. Мне нельзя ее отпускать, но, если не сделаю этого, она может уйти навсегда. Я чувствую, что может, ощущаю в каждом ее взгляде, жесте, прикосновении. Что-то сломалось между нами, и я не знаю по чьей вине.

– Отработаю долг ночью, – задорно рассмеявшись, она в радостном порыве снова целует меня и вприпрыжку уносится из кухни. Тряхнув головой, я достаю пачку сигарет и закуриваю прямо в доме, чего не делал очень давно.

«Отработаю долг ночью». Черт, а ведь именно это она и сделает. Отработает чертов супружеский долг. Словно я идиот, который не способен отличить, когда женщина «отрабатывает» в постели, а когда получает настоящее удовольствие. Через десять минут раздается ее звонкое «до вечера», а в следующую секунду хлопает входная дверь. Проследив в окно, как она выезжает за ворота, я тяжелой поступью плетусь к бару и, выудив оттуда бутылку коньяка, наливаю немного в стакан, но в последний момент передумав, выплескиваю содержимое в раковину и набираю номер Богданова-старшего. Как бы херово мне не было, я не буду пить один в свой законный выходной.

– Привет, чем занят? – сразу перехожу к делу.

– Спать собираюсь, с работы приехал час назад.

– Точно, забыл, что ты с ночной сегодня.

– Ага, а у тебя есть предложение?

– Может, завалимся куда-нибудь?

– Глазам не верю. Ты ли это, Кравцов? – насмешливо восклицает Олег, глядя, как я опрокидываю вторую порцию чистого скотча. – Никак снег скоро выпадет.

– Не выпадет. По прогнозу на неделю одни дожди, – отмахиваюсь я. – Маринка не разозлится, что я снова тебя вызвонил?

– Она злится только на то, что ты у нас совсем не появляешься, – без упрека отвечает Олег. – Саш, вы бы взяли да зашли как-нибудь вдвоем. Долго еще прятаться будете?

– Я-то не прячусь, – пожимаю плечами, разливая еще по одной из стеклянного графина, и жестом прошу бармена повторить. В будний день, да еще и с утра, в только что открывшемся спорт-баре кроме нас двоих в зале никого нет. Еще не до конца проснувшийся бармен посматривает в нашу сторону с тенью осуждения на помятом лице. Тоже видимо после ночной смены.

– Олеська до сих пор не отошла? – помрачнев, спрашивает Богданов. – Никто ее давно не винит ни в чем. Мы все накосячили. Проглядели. Да и Максу не стоило Вадика на твой мальчишник привозить. Смоленский, ты сам помнишь, какой был тихушник. Слова лишнего не выбьешь. Кто же знал?

– Олеся другого мнения, и переубедить невозможно, – тяжело выдохнув, я закуриваю сигарету, чтобы перебить одну горечь другой. – Ее ситуация с Вадимом по-прежнему сильно триггерит. Не хочу обострять.

– А бухать со мной тайком лучше, что ли? – скептически интересуется Олег. – Все равно же рано или поздно проколешься. Ты не думаешь, что больше сам усложняешь, чем есть на самом деле?

– Хрен его знает, – хмуро отзываюсь я. – Может быть, ты и прав.

– Да я, вообще, редко ошибаюсь, – самоуверенно заявляет Олег, прикладываясь к стакану. – Что с настроением, Кравцов, не все гладко в семейной лодке?

– Штормит периодически, – не увиливая, признаю я.

– Никогда не поздно воспользоваться спасательной шлюпкой, – философствует Олег. – А если серьезно, то кризисы в браке – естественное явление. Первый год – всегда самый сложный. Тут главное, не накосячить сгоряча. На нас с Маринкой как накатывает, так мы сразу в отпуск совместный на моря. Не всегда, но помогает.

– У нас отпуск обломался. К моим едем на отцовский день рождения.

Но боюсь, что для Олеси это будет очень непросто.

– А может, ей на пользу пойдет?

– Сомневаюсь, Олег, – невесело усмехнувшись, я делаю глоток горького пойла. В голове уже шумит, надо бы притормозить, пока не нажрался.

– Сань, мы все тебя все предупреждали, что легко не будет, – помолчав, осторожно произносит Олег. – Но ты перегибаешь, друг. Загоняешься по делу и без. Олеся же не сахарная, в конце концов. Болезнь отступила. Ты ее любишь, она любит тебя. Что еще нужно?

– Ты не представляешь, как часто я задаюсь этим же вопросом, – глухо бормочу я, с тоской уставившись в свой стакан.

– Есть какие-то варианты? – сочувственно уточняет Богданов.

– Ни одного.

Домой я возвращаюсь около полуночи. На своих ногах и почти трезвый. Успел выгуляться за целый день. Олеся уже спит, свернувшись калачиком на нашей огромной постели. Приняв по-быстрому душ, я забираюсь под одеяло и ложусь к ней лицом, в полумраке спальни рассматривая тонкие расслабленные черты и пляшущие тени от длинных ресниц на впалых щеках. Она снова похудела, а все потому, что я перестал заставлять ее режимно питаться, чтобы в очередной раз не нарваться на град упреков. Результат не заставил себя долго ждать. Минус как минимум три килограмма и нездоровая синева под глазами. Что мне со всем этим делать? Молча смотреть, как она наплевательски относится к своему здоровью? Я так не могу, а значит, завтра ее ждет очередная воспитательная лекция, после которой меня снова объявят тираном и деспотом. Смешно, она ведь и правда в это верит.

Внезапно поморщившись, Олеся открывает глаза, устремив на меня расфокусированный взгляд. Я улыбаюсь, привычно утопая в насыщенной зелени зрачков. Сердце щемит от нежности и какой-то нездоровой