принцесса Миллицена, дочь иерусалимского короля Балдуина II, на том месте, где, по преданию, пребывало до вознесения тело св. Девы. Скудный и величественный двенадцатый век, в который совершены были такие великие предприятия.

Грязный и тучный араб, уже позабывший, что существуют на земле туристы, и неожиданно оторванный от обеда, дожевывая на ходу кусок лепешки, отпирает древнюю обитую железом дверь. В темноту церкви, ставшей криптом, в глубину византийских веков (ведь с V века была уже здесь византийская базилика) ведут неуклюжие ступени. Араб дает паломнику толстую свечу. Внизу сырость и темнота. Огромные золоченые лампады свешиваются со сводов гроздьями, украшенные елочными шарами. В этом детском царстве араб показывает могилы, вернее, алтари на месте могил св. Девы, св. Иоакима и Анны и даже Иосифа, того плотника из Назарета, в мастерской которого, среди пахучих стружек и шороха пилы, прошло детство Христа. Церковь принадлежит грекам, армянам, абиссинцам и сирийцам-якобитам. И от одного перечисления этих древних народов кажется приближенным на мгновение далекое и обильное верой время...

Впереди, в кипарисах, поднимающихся к небесам, как пламя черных свеч, в серебристо-голубоватых оливах, стоит Гефсимания. Гефсимания по-еврейски значит — «масличные точила». Здесь во времена Христа стояли прессы, на которых давили оливки из окрестных оливковых садов, и здесь же разыгралась та драма одиночества, покинутости и обреченности, что известна нам под именем Моление о Чаше.

На месте древних базилик стоит пышный храм францисканцев, сих «Кустодиев» святых мест для римского престола. Повыше русская церковь св. Магдалины, построенная императором Александром III, с пятью золочеными луковицами, тоже в зелени черных кипарисов. Но трогательнее, чем торжественная мозаика и колонны францисканского храма и великолепие золотых луковиц, все то, что окружает это место — простые камни, щебнистые тропинки, кипарисы и оливы. В саду у францисканцев стоят восемь древних олив. Даже ботаники склонны, кажется, признать, что им более двух тысяч лет, этим гигантским корявым корневищам в несколько обхватов. Каким-то чудом время пощадило драгоценные деревья. На них еще зеленые ветви, а на ветвях плоды, может быть, самые древние плоды на земле. Может быть, в тени одного из этих деревьев сидел Христос, а «на вержение камня» спали апостолы, и звезды, пушистые и огромные, сияли на бархатном небе, и вдруг появились среди черной зелени сада багровые факелы, сад наполнился дымом и человеческими голосами и от этого шума перестали петь кузнечики. Отняв руки от измученного лица, Христос сказал: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять меня»...

Прошло две тысячи лет с той ночи, а до сих пор слышится эта горькая интонация прекрасного голоса, и потрескиванье факелов, и грубые окрики, и топот ног, когда схваченного, как разбойника, повели вниз, в город, мимо масличных точил. Я видел такие точила на раскопках в Библосе — сохранившиеся почти в полной целости от римских времен — каменные круглые прессы, стоки для масла, огромные глиняные сосуды в небольшом, кое-как сложенном из камня помещении. Как, вероятно, они пахли по ночам маслом, пахучим палестинским маслом!..

При церкви св. Магдалины живут русские монахини, приветливые и гостеприимные. Они все порывались ставить самовар и угощали случайно забредшего к ним соотечественника бананами — собственного хозяйства, из Иерихона, где существует на русском участке банановая плантация. А Иерихон — лучшее место в Палестине для вызревания бананов.

У русских в Гефсимании нет тысячелетних олив. Францисканцы пришли сюда в XVII веке и приобрели лучшую часть сада. Но и на русском участке тот запах древности, тот непередаваемый воздух евангельского пейзажа, который свойственен иерусалимским окрестностям. О древности говорят черные отверстия «гробов» — могил, высеченных в скале в, саду русской церкви. Кто в них был погребен? Может быть, современники Христа, люди, присутствовавшие на суде, при казни, при тех событиях, от которых до нас дошли только трогательные и трагические слова? Шелковица растет над могилой, и из ее черных плодов на руку течет сок, как кровь. Сухие, уже испепеленные солнцем травы хрустят под ногами, и цикада самозабвенно поет о жизни на сем месте смерти. Ведь рядом Иосафатова долина, а в двух шагах, на склоне горы, могилы пророков, где нашли себе успокоение последние иудейские пророки — Аггей, Захария и Малахия — последняя лирика Библии, исступленные вопли о Иерусалиме, из плена на реках вавилонских. Перечитайте несколько страниц пророка Захарии, вы увидите, какой это был поэт!

За Гефсиманией поднимается Елеонская гора, одна из тех гор, с вершины которых посланцы синедриона ждали появления луны, чтобы возвестить костром о начале нового лунного месяца.

На горе находится наш монастырь и гигантская колокольня. В этой простой и грозной башне есть что-то от крепостного строительства. Недаром во время ее постройки Россию обвиняли в каких-то скрытых империалистических замыслах в Палестине. Действительно, она господствует над всей страной, озирает, как страж, Иерусалим, покатые склоны горы, глядит далеко во все стороны, до самого Мертвого моря. Прекрасный стратегический пункт. Говорят, что башней восхитилось воинственное сердце Вильгельма II. Он дважды взбирался на нее во время своего путешествия в Палестину и тотчас же послал две телеграммы: одну — восторженную — русскому императору, другую — султану, с просьбой уступить место по соседству. Султан подарил ему участок между Елеонской горой и Скопусом, где теперь германский санаторий. Но во время землетрясения в 1927 году германские сооружения пострадали, а русская башня покачалась и осталась на месте, построенная с расчетом на землетрясение.

Самая мирная на земле дорога ведет на Елеонскую гору. Такие дороги лежали здесь во времена Христа — песчаные, со щебнем, с известковыми камнями, по которым трудно ходить. Стадо пахучих коз спускается навстречу, и на шее у козла звенит колокольчик. Черномазый мальчишка араб гонит коз, и от этой библейской картины на сто метров пахнет козьим сыром.

На вершине расположена арабская деревня Эт-Тур. Здесь хижины и лавчонки, в которых еще теплится кое-какая торговлишка: в одной продают лепешки, в другой помидоры, молочно-розовые леденцы в банке аптекарской, но благородной формы, керосин для коптилок, еще что-то. В тени одинокого дерева — кофейня, перед которой сидят арабы и курят кальяны. Ослы терпеливо стоят на солнце. А день солнечный и жаркий, как тот, о котором писал пророк Малахия: «придет день, пылающий, как печь, тогда все поступающие нечестиво будут, как солома»... Но ослики терпят, только бы не тащить эту самую солому, не получать пинки и удары палкой.

В византийские времена вся гора была в базиликах. Одна из таких базилик стояла над тем камнем, с которого, по благочестивому преданию,