Билый заметил керосинку на балке стоящих на боку нарт. Снял стекло, потряс. Внутри заплескалась густая жидкость. «Не пустая!» Посмотрел на друга. Граф понял. Достал дрожащими руками коробок и стал чиркать, ломать спички. С третей удалось поджечь фитиль.

– Добре, – пробормотал Микола, вставляя стекло. Отрегулировал колесиком пламя. И в хижине стало светлее. Казак поднял над головой лампу, освещая нары. На них лежало что-то, накрытое шкурами. Холмики, холмики. Свет выхватывал из темноты только их. Суздалев инстинктивно попятился к выходу, делая первый шаг. Микола осторожно приставил штуцер к холмику и потянул шкуру, открывая первый труп.

Тут уж и он дернулся. Ожидал все что угодно, только не такое: сухощавый истощенный мужчина лежал без штанов, и с ног его были тщательно срезаны полоски мышц, потолще. В бедре блестела кость. Билый посветил на лицо трупа, вглядываясь в оскал оголенных зубов, и неожиданно увидел под бородой свернувшуюся кровь. «Убили, а потом разделали… – пронеслась мысль. – Что же у вас произошло?»

– Это то, что я думаю? – тихо спросил Суздалев.

– Да, – эхом отозвался Билый, стягивая шкуру, которой был накрыт следующий труп. Та же самая картина: кто-то убивал уцелевших, ел их и тщательно прикрывал свои следы.

– Я это… На свежий воздух. Дурно что-то.

– Иди. Мне надо всех осмотреть.

– Зачем?

– Мне понять надо, – ответил казак, поворачиваясь к односуму лицом и поднимая керосинку. Глаза Суздалева расширились, в них читался ужас. Микола обернулся. На нарах, стоящих в дальнем углу, шкура стала приподыматься. Друзья одеревенели от неожиданности. Пар изо рта вырвался. Труп медленно сел. Закутанное в меховые куртки существо неразборчиво захрипело, вытягивая руку.

– Огонь, – с трудом в чужом хрипе разобрал Билый. Чуть отпустило.

– Человек, – пробормотал он уже более спокойный тоном, больше говоря Суздалеву. Граф не поверил. Слишком много чертовщины творилось с ним в последнее время.

– Огонь! – уже более разборчивее сказал человек и дернулся, сползая с нар. Ноги его не держали, но упрямо пополз вперед. Билый сделал шаг навстречу, подхватил ползущего под мышки.

– Тихо, тихо. Давай подмогу. Что тут у вас произошло?!

– Огонь! Братцы! Огонь! Пришли за мной! Голубчики, расцелую… Дай!

Билый отстранил от себя человека, который лез ему в лицо и уже колол бородой. Мелькнули безумные глаза. Они узнали друг друга одновременно.

– Ты?! – захрипел полковник Янковский. – Ты?! – В лицо казака дыхнуло смрадом.

Билый, не выдержав, брезгливо откинул от себя поляка. Мужчина упал на пол, дико хрипя и барахтаясь в надетых многочисленных меховых куртках. Наконец ему получилось встать на колени, и он пополз к Суздалеву, как к спасителю, решив, что сейчас ему поможет другой, бормоча:

– Измена! Кругом одна ложь. Я – полковник Янковский, последний из выживших русской добровольческой экспедиции. Вы должны меня защитить от этого человека, – кривой, очевидно сломанный указательный палец был направлен в сторону казака. – Он… он ненастоящий. Он – демон! Он пришел за мной из ада. Он хочет забрать меня с собой. Вы должны меня защитить! Я верю! Я же праведный! Мой добрый ангел, спаси меня… Спаси!!!

Билый снова поднял фонарь, освещая друга и ползающую у его ног фигуру.

– А я – граф Суздалев, – пробормотал односум, доставая револьвер и взводя курок. – Свиделись, значит.

– Нет! Нет!!! Этого не может быть!!!

Граф упер ствол в лицо полковника. Безумный человек судорожно вздохнул, закрывая глаза. Силы его покинули. Медленно он обмяк, опускаясь на пол. Уперся руками в ледяной пол.

– Но почему? Почему вы?

Билый и Суздалев молчали. Бородатые изнеможенные их лица ничего не выражали. Граф не опускал револьвер. Он жадно, с ненавистью следил за каждым движением полковника, направляя ствол в его сторону.

– Почему за мной пришли именно вы?! – полковник попытался выдавить из себя смешок. – Чертова ирония судьбы. Сначала дерзкий мичманок пришел за мной, – кивок куда-то на нары. – Теперь вы. Вы! Кто бы мог подумать. Я же даже не вспоминал о вас никогда.

– Зато мы помнили.

Полковник усмехнулся. Его смешок был больше похож на отрыжку какого-нибудь бродяжки, но он старался держаться и сохранять достоинство, точнее, что от него осталось.

– Хорошо, видно, помнили, раз пришли за мной на край земли.

Билый вздохнул и посмотрел на друга. Тот все еще держал револьвер, готовый к выстрелу.

– Значит, так оно все возвращается судьбой, – тихо прошептал Янковский. – Стреляйте, граф. Я… заслужил понести наказание.

Полковник закрыл глаза, ожидая выстрела. Суздалев опустил револьвер.

– Ты уже себя наказал, – выдохнул Иван, глядя на обглоданные трупы. Билый облегченно выдохнул, опуская фонарь.

– Оставите меня здесь?! – в ужасе прошептал Янковский. – Это жестоко и недостойно чести офицеров! Дайте мне застрелиться! Господа, умоляю!

– Поехали домой, пшек! – сказал Билый, наклоняясь и крепко хватая полковника за воротник куртки. – О чести заговорил?! Тот, кто лишил нас офицерских чинов ложью и подтасовкой фактов?! Кажись, форт тебя уже заждался.

– К-какой форт? – заикаясь, закричал Янковский. – Какой форт?!

– Александровский! – Микола иронично развел руками. – С потрясающим видом из окна на столицу. Будет видно в ясную погоду! Иногда. И то, если повезет разместиться в южном корпусе форта.

– Умоляю вас, ваше сиятельство, пощадите. Не нужно форта! За что?! Я всего лишь исполнял свой долг! – взмолился полковник, обращаясь к Суздалеву. – Вы же дворянин, и честь для вас превыше всего, я знаю! Этот казак – дикарь, но вы-то…

Янковский осекся, не договорил, прикрывая голову в страхе рукой. Суздалев сделал резкий шаг к нему, снова хватаясь за револьвер.

– О чести заговорил?! – в глазах горела жажда мести. Микола не узнавал своего друга. В таком состоянии он еще его не видел. Взгляд у графа был более чем решительный.

«Такой же взгляд был у него там, в турецкой степи, когда он, граф Суздалев, командуя батареей, уничтожил артиллерию противника. Сейчас же иной расклад, иной враг. И с ним, с этим врагом, несмотря ни на что, нельзя обходиться как с простолюдином, – размышлял казак. – Это для нас с Ваней этот полковник жалкое ничтожество, отребье. Для государя он был и остается важной фигурой. И кто знает, как все обернется после».

Билый положил свою крепкую руку на кисть односума. Тот все еще сжимал револьвер, не решаясь выстрелить.

– Оставь, Ваня. Он себя уже наказал. Думаю, что и урок усвоил надолго. Не так ли, господин полковник?!

Янковский переводил взгляд с казака на графа. В глазах читались покорность и страх. Суздалев заскрипел зубами. Рука дрогнула под нажимом друга.

– Прощать врагов своих Господь учит. Смирение и любовь – высшая благодать.

– Да-да, – поддакнул полковник. – Именно так.

– Помолчите! – оборвал его Микола. – Ваня, выдохни и убери оружие. Послушай меня.

Суздалев еще