— Поднимись в кабинет через час, — без раздумий ответила Даша. — Я сейчас занята.

Она закрыла окно, прошла в кабинет и вновь впала в ступор. Сидела колода колодой, не ощущая вокруг и внутри себя никакой жизни.

Но она, эта жизнь была. Была вокруг нее и даже бурлила. Снизу, из гостиной, доносились громкие, веселые голоса, а потом грянула лихая современная музыка. Даша понимала, что надо выйти из ступора и следует сделать это как можно быстрей, чтобы не закоснеть в нем на многие дни.

Она вышла из кабинета и присмотрелась. Все как и должно быть: Тамара хлопотала у стола, Малашенко с кухни подносил ей на блюдах всяческие закуски, Валентин открывал бутылки.

А Катя с Аркадием танцевали. Какой-то танец с не очень приличными движениями. Даша вспомнила, что танец назывался, кажется, ламбада. Аркадий сиял от удовольствия как начищенный самовар, а Катя улыбалась своей обычной, несколько прохладной (английской?) улыбкой. И на весь этот праздник души, неизвестно почему, Даше смотреть было неприятно.

Она вернулась в спальню, вновь отворила окно и обратилась к пустой лужайке, на которой уже не было видно ни коней, нм людей:

— Греф!

Он появился, словно с неба свалился, поднял голову, глянул вопросительно. Даша сделала ему знак рукой — поднимись.

Он вошел в спальню потный, крепко пахнущий лошадью, на светлых джинсах его Даша приметила бурые пятна. Она брезгливо поморщилась:

— Это у тебя собачья кровь на джинсах?

— Получается, так, — беспечно ответил Греф.

— Есть постановление — бродячих собак запрещено отстреливать. Их усыпляют, а потом кастрируют.

— Во-первых, этот закон работает на Москву. Во-вторых, если этим заниматься серьезно, то бюджетных денег на такое баловство не хватит. Крыс, бездомных собак ликвидируют везде. И оставим эту тему, Дарья Дмитриевна, я далеко не гуманист и вы это прекрасно знаете.

— Ну раз так, то прояви свою антигуманность. С моего разрешения.

— Всегда готов, — то ли улыбнулся, толи сгримасничал Греф.

— Внизу танцует Аркадий Седых. Я хочу, чтоб через минуту он ушел. И никогда больше здесь не появлялся. Мне достаточно видеть его в офисе.

Греф кивнул:

— Можно сделать так, что вы и в офисе его больше никогда не увидите.

— У тебя крыша поехала? — возмутилась Даша. — Не смей его калечить. Он лишь должен понять, что здесь ему не место.

— Разумеется. Юноша решил, что попал в цветник, где он главный садовник.

— Ты о чем?

— О том. Дом набит приятными женщинами. Тамара, Катя и вы. И все на эту картинку в штанах пялят глаза.

— Придержи язык! — грубо оборвала Даша. — Много себе стал позволять.

— Это уже ненадолго.

— Как это — ненадолго?

— Так, — ответил он, развернулся и ушел.

По своему обыкновению, Греф темнил, и никакого значения его скрытым угрозам Даша не придала.

Между тем Греф спустился вниз, прошел в гостиной мимо танцующих (и Тамара с Малашенко пустились в пляс), вышел во двор и двинулся к яркой машине Аркадия.

Мотор он запустил без всяких ключей зажигания и вывел машину с участка. Потом вернулся в дом, как раз когда в танцах объявили перерыв. Катя сидела в глубоком кресле, на коленях у нее лежал букет цветов (подношение Аркадия), а сам Аркадий элегантно изогнулся над ней и любезничал. Греф тронул его за плечо, сказал деловито:

— Выскочим на пару слов.

Затем, не оглядываясь, вышел из дому. Аркадий послушно шагал следом. На крыльце закричал испуганно:

— Где моя тачка?!

— За воротами.

— Почему за воротами? — возмутился Аркадий, но Греф ему не ответил.

Когда Аркадий увидел свою машину, то сменил тон.

— У вас не положено чужие машины держать на участке? — насмешливо спросил Аркадий. — Не трусь, моя машина взрывчаткой не начинена.

От сильнейшего удара в живот он упал на землю, скорчился и превратился в комок грязи, стонущий и всхлипывающий. Греф неторопливо закурил и высосал почти всю сигарету, Аркадий набрался наконец сил подняться.

— За руль, — скучающим тоном приказал Греф.

— По чьему приказу бьешь, холуй? — сохраняя независимость воробья, зажатого в кулаке, пискнул Аркадий.

— По моему. Вон отсюда.

То ли Аркадий решил, что бить его больше не будут, то ли посчитал себя оскорбленным настолько, что без ответа уходить слишком унизительно, но он выкрикнул сварливо:

— За право посещения этого дома я заплатил большие башли!

— Знаю, — еще безразличней подтвердил Греф. — А теперь запомни: если ты здесь хоть раз объявишься, если в офисе будешь без дела вползать в кабинет президента, то я тебя больно бить не буду. А знаешь что сделаю?

— Что? — дрогнул Аркадий, натолкнувшись на прищуренные глаза Грефа. Тот словно из пистолета целился ему в лоб.

— Я твою слащавую морду превращу в куриную задницу И тебе до конца дней не поможет никакой хирург по пластическим операциям. Твой портрет будет таким, что Квазимодо почувствует себя счастливчиком.

Аркадий был хорошо наслышан о свирепых подвигах Грефа. А полчаса назад его, Аркадия Седых, едва не вырвало при виде окровавленных собачьи шкур. Теперь в голове мелькнула дикая мысль: на месте этих застреленных и ободранных собак будет лежать он, интеллектуальный, умный и красивый Аркадий Седых.

— Мы договорились? — Греф вовсе закрыл глаза, словно вот-вот заснет стоя.

— Сволочь, — выплеснул остатки храбрости и собственного достоинства Аркадий, после чего полез в свою красную машину.

Греф двинулся к флигелю, прикидывая, что сейчас было бы недурно искупаться в бассейне да завалиться спать часов на двенадцать. Правда, следовало бы отвести пегую кобылу пастуху. Но это дело терпит — пастух наверняка уже опрокинул две бутылки водки, подаренные Грефом, и про свое стадо забыл. Или успел-таки развести коровушек по дворам хозяек. В таком случае все равно уже пьян — и ему не до своей кобылы.

Едва он вошел в бассейн, как столкнулся с Дашей. Волосы у нее были мокрые, она куталась в длинный белый халат. Сказала уныло:

— Греф, сними наконец эти свои портки кровавые, смотреть тошно. Хоть раз надень приличный костюм и приходи на ужин. Попробуем хоть как-нибудь повеселиться. Аркадий, надеюсь, живой?

— Трудно сказать. Закопал я его в канаву. Но, может быть, еще дышит.

Как ни старались все создать вечером за дружеским столом легкую, непринужденную атмосферу, ничего не получалось. Даша улыбалась и подхватывала шутки, но от нее шла такая волна внутреннего холода, что она ощущалась всеми. Греф явился в парадном костюме — и сделал это зря. В боевой форме он выглядел много импозантней. Или, подумала Даша, к такому виду секьюрити она просто не привыкла. Когда совсем сникли и ужин заканчивался,