Утро начинается в шесть, когда я просыпаюсь от сильного болезненного спазма внизу живота. Чувствую, что между бёдрами мокро. Мы занимались любовью почти до трёх утра, и Кирилл всё время кончал в меня, ещё и мои бёдра приподнимал, чтобы ни капельки не вытекло. Но его усилия прошли зря. Я чувствую, что начались месячные. И до ванны я уже не добегу.

— Что, солнышко, животик?

— Да, принеси мне трусики, и прокладку, и влажные салфетки.

Он приносит требуемое, но мне с одной рукой очень трудно извернуться, чтобы всё сделать аккуратно и не испачкать простыни.

— Я сам, лежи, — Кирилл забирает у меня влажные салфетки.

— Нет, не смотри туда!

— Не дёргайся, руку потревожишь. Просто лежи.

Когда первая помощь оказана, я умываюсь над биде.

— Ванну набрать? Хочешь искупаться? Время ещё есть, — спрашивает Воронцов.

— Нет, умоюсь над умывальником. Иди в душ.

Я хочу сохранить его запах, невидимые следы нашей близости как можно дольше. Как я выживу без него!

Есть совершенно не хочется. Запиваю таблетку спазмолитика кружкой кофе. И запрещаю Кириллу провожать меня в аэропорт. Если он будет там держать меня за руку я останусь. Я не смогу забрать у него свою руку. Это будет выше моих сил.

Он долго целует меня во дворе многоэтажки.

— Солнышко, напиши, когда доберёшься до квартиры. Я буду волноваться.

— Я напишу, Кирилл, — обещаю ему и себе. «Напишу в последний раз».

Мужчина сам открывает дверь джипа и помогает мне сесть в салон.

— Софи, — берёт меня за правую руку и сжимает в своих ладонях. — Это всего лишь запятая. Ты сделаешь всё, что хотела, и мы продолжим.

— Кирилл Олегович, время, — вежливо напоминает Костя, садясь рядом со мной.

— Дождётесь вылета самолёта, лишь затем покинете аэропорт, — даёт распоряжение Воронцов. Наклоняется, чтобы поцеловать меня в волосы и уходит. Его машина уезжает первой. Наша — следом.

В свою квартиру я возвращаюсь к обеду. Пишу Кириллу на мессенджер, что уже дома и долетела хорошо. Не прощаюсь. Несколько минут смотрю в яркий экран. Вижу, как внизу моего сообщения загораются две синие галочки. Затем мне начинают писать ответ. Но это уже лишние. Нахожу в телефоне функцию которой ещё не приходилось пользоваться и заношу номер Кирилла в чёрный список. Вот и всё. Достаточно. Я снова сама у себя. И лишь на пороге моей покрывшейся пылью спальни нерешительно топчется долговязое одиночество.

— Давно не виделись, — приветствую его и делаю рукой широкий приглашающий жест. — Проходи, располагайся. Ты ко мне, мой дорогой, на очень долгое время.

На пыльном паркете отчётливо видны его следы. Подходит, садиться, даёт свою руку. И я утыкаюсь в невидимое плечо, чтобы наконец-то забыться в рыданиях. Пиликает сообщениями и звонит мой телефон. Всё завтра. Нет, чуть позже. Сейчас только я и бесконечное одиночество. Мы вдвоём в таком же одиноком и залитом слезами мире. Так оберегаемый мною сосуд треснул, мёд вытек и разлился по венам отравляющим ядом. Розы завяли, шипы царапают и сердце, и душу. Мир рухнул, но завтра я соберу осколки и начну строить новый. Для себя, сидящего рядом одиночества и моей ненужной любви.

Глава 50. Кирилл. Прозрение

Она не захотела, чтобы я её провожал. Может, и к лучшему. Не уверен, что сдержал бы себя, не подхватил бы на руки и не отнёс в машину. И не запер бы в собственной квартире. Конечно, слова Софи о том, что она уезжает прозвучали для меня, как гром среди ясного неба. Теперь я понял смысл этого выражения. Безусловно, девочка во многом права. Я буквально запер её в квартире, отрезав от целого мира. Но у неё была своя жизнь до меня. Другая жизнь. Отличная от моей. Мы действительно словно жители разных планет, случайно столкнувшиеся на нейтральной орбите. И лучшее, что мы можем сделать — это вернуться каждый на свою планету. Каждый в свою жизнь.

Неожиданно звонит телефон. С удивлением узнаю номер Алины. Неужели у блондинки неприятности? Отвечаю. Алина здоровается.

— Кирилл, ты ещё дома? Софи рядом? Можешь позвать её к телефону? Почему-то её не отвечает, а я хочу быть первой.

— В чём первой? — удивляюсь я.

— Ну, сиятельство, ты даёшь. Пей таблетки для памяти. У Софи же сегодня день рождения. Восьмого июля. Шесть часов утра. Двадцать восемь лет. Только не говори, что ты её ещё не поздравил? В шесть, конечно, я звонить не стала. Дотерпела до десяти. Так где Софи? Зови скорее. Здесь Владик стишок выучил. Мы уже три раза повторили.

— Алина, Софи улетела в Минск. Ты не можешь дозвониться потому, что она сейчас в самолёте.

На другом телефоне повисает молчание.

— Ну, Воронцов, даже я от тебя такого не ожидала. Отправить Софи в Минск на её день рождения?

— Она сама решила улететь, — признаюсь. — И о том, что у неё день рождения, я не знал. Можешь смеяться. Разрешаю.

— Она решила улететь в Минск в свой день рождения, а не провести его с тобой? — как попугай повторяет блондинка. — Софи так решила? Софи — это само терпение, спокойствие и благоразумие. Кирилл, ты ей изменил?

— Нет, конечно.

— Напился и ударил?

— Я не напиваюсь, Алина. И, тем более, не бью женщин.

— Значит, ты её всё — таки, бросил или собирался бросить?

— Алина никто никого не бросал. Софи вернулась домой. У неё есть личная жизнь, и она не обязана всё время сидеть со мной.

— Это ты сейчас сам себе говоришь, Кирилл? — в тоне Алине неожиданно появляется лёд. Даже не подозревал, что она может так разговаривать. — Ты так и не узнал Софи. Ни на грамм. Она улетела от тебя на свой день рождения. Думай, что хочешь. Это твоё право. Но она улетела, чтобы не вернуться.

Не могу заставить себя работать. Смотрю на монитор компьютера, но вижу только электронное время. Самолёт Софии должен приземлится в минском аэропорту. Закрываю глаза, чтобы сосредоточиться, но вижу солнышко. Её горящие от страсти глаза, обнажённое, жаждущее меня тело, чувствую прикосновение ставших родными рук. Как же мне её не хватает. Ещё вчера я знал, что она встретит меня на пороге, прижмётся, поцелует. Я вдохну её запах, я пойму, что наконец вернулся домой, где меня ждут. Как же она мне нужна.

Обратно смотрю на часы. Софи уже должна быть дома. Ещё пять минут и от неё приходит сообщение. Пишу ответ.