Сав отстраняется и прижимается лбом к моему лбу. Когда она говорит, ее губы касаются моих губ в призрачном поцелуе. Ее дыхание щекочет мою кожу. Ее нос задевает мой.

— Скоро увидимся, — шепчет она.

— До скорого.

Она выбирается из «скорой» и исчезает из виду. Я закрываю глаза и опускаю голову на грудь. Чувствую себя так, будто меня переехал грузовик. Или словно меня затянуло в пороги, и я ударился о каждый гребаный камень на своем пути. Медленно вращаю плечами, отмечая, как ноет каждая мышца и жгут порезы на спине. Спать будет скверно. Работать — еще хуже.

Я просто хочу принять душ и проспать неделю.

Открываю глаза, когда слышу, как кто-то забирается в переднюю часть «скорой», затем в распахнутых дверях сзади появляется еще один медик.

— Мы вас пристегнем, — многозначительно говорит она. — Ехать примерно минут двадцать. Не так плохо.

Я киваю и поудобнее устраиваюсь на носилках. Медик подходит и снова проверяет мои жизненно важные показатели, затем начинает пристегивать меня ремнями. Она успевает застегнуть один на груди, когда в задней части машины снова появляется Саванна.

Она смотрит на меня так, будто ей больно, на ее глаза наворачиваются слезы, и мой страх усиливается. Монитор сердечного ритма начинает пищать, и медик нажимает кнопку, отключая его.

— В чем дело? Что случилось? — Я смотрю на медика. — Позовите ей кого-нибудь. Попросите…

— Что это?

Вопрос Саванны задан почти сердито, дрожащим от сдерживаемых эмоций голосом. Я качаю головой и открываю рот, чтобы сказать ей, что не понимаю, о чем она говорит, когда мой взгляд падает на мои ключи, сжатые в ее руке. У меня перехватывает дыхание, и пульсометр снова начинает пищать.

— Саванна…

— Ты сохранил его? Это то, о чем я думаю?

Она показывает один ключ, а остальные звенят от движения. Она размахивает им, как оружием, чтобы я хорошенько его рассмотрел. Он тусклый и в потертостях, но все еще висит на связке, как и последние восемь лет. Мне казалось, его трудно заметить. Не знаю, почему я считал, что она не увидит. Я киваю.

— Да.

— Почему? Зачем ты его сохранил?

Я смотрю на нее. Ответ ей уже известен. Я это вижу. Она должна знать ответ. Делаю глубокий вдох, а затем отвечаю:

— По той же причине, по которой ты носишь замок на цепочке на шее, когда выступаешь.

Она втягивает воздух и прищуривается. Стиснув челюсти, вытирает слезы, текущие по ее лицу.

Замок, который Сав Лавлесс носит на шее на каждом концерте и на каждой фотосессии, — тот самый замок, которым я запирал свой велосипед, когда мы были детьми. Маленький, дешевый замочек, который я купил в хозяйственном магазине на карманные деньги. Ужасная защита от воров, поэтому Саванне так легко удалось украсть мой велосипед и спрятать его.

Этот замок, который украшает ее ключицу, который она использует в качестве аксессуара к каждому наряду, который считается культовым элементом ее образа, — единственное, что связывает Сав Лавлесс с Саванной Шоу. Единственная осязаемая вещь, связывающая ее со мной.

— Я сохранил ключ по той же причине, по которой ты сохранила замок, — многозначительно говорю я. — Потому что вселенная так и не закончила с нами. Ты это знаешь, и я это знаю.

Наступает тишина, и мы смотрим друг на друга, не мигая, пока не появляется второй медик. Он просит Саванну отойти, чтобы отправиться в путь, что она и делает, но не разрывает со мной зрительного контакта. В ее серых глазах назревает буря, и я готов к ней. Я приветствую ее. Я жаждал ее слишком долго.

Когда медик закрывает двери «скорой», я все еще чувствую на себе взгляд Саванны.

Ощущение не проходит, пока мы не добираемся до больницы, и меня не отправляют на компьютерную томографию.

Глава 33

САВАННА

Ближе к трем утра Леви, наконец, выписывают.

Три скобы на ране на голове, но сканирование ничего не выявило. Беспокоиться не о чем. Всего лишь легкое сотрясение мозга, и его отправили домой с лекарством от головной боли и предписанием отдохнуть. Никакой работы, пока через несколько дней он не встретится со своим лечащим врачом. Я вызвалась остаться с ним на ночь, на всякий случай, а потом буду вынуждена передать его Шэрон.

Моей матери.

Слушать, как он разговаривает с ней по телефону, было чертовски неловко.

Я отчетливо ее слышала. Она пришла в ужас. Хотела забрать его из больницы, но он велел ей оставаться дома и не будить Бринн.

Шэрон беспокоилась, как мать за ребенка, и мне не удалось побороть ревность, охватившую меня при этой мысли. Но ревновала ли я к Леви или к своей матери? Мои мысли слишком спутаны, чтобы что-то понять, уровень адреналина начинает стихать, но я прекрасно могу обходиться без сна. В этом у меня большой опыт. Пока Леви дремлет на пассажирском сиденье, я не сплю и смотрю на дорогу.

Однако продолжаю поглядывать на него. Проверяю, что он дышит. Каждый раз, когда мы проезжаем под фонарями на шоссе, я смотрю на его лицо. Лоб во сне нахмурен, лицо строгое. Время от времени он издает тихие звуки или слегка вздрагивает. Мне кажется, ему снятся плохие сны, и все, чего я хочу, это съехать на обочину и прижать его к себе.

Раньше Леви всегда заботился обо мне. Беспокоился за меня. Обнимал, когда я чувствовала, что разваливаюсь на части. Впервые я нахожусь по другую сторону, и это разбивает мне сердце. Всегда ли он так себя чувствовал? Все то время, когда мы были детьми, видя, как я, избитая, проползаю через его открытое окно? Причиняло ли ему это такую же боль? Заставляло ли одновременно злиться, грустить и испытывать вину?

Вот, через что я, должно быть, заставляла его пройти.

Мои мысли возвращаются к ночи на пляже в Майами. Как он заботился обо мне. Так нежно. Так любяще. Ни разу не осудил меня. Не бросил.

Он бы остался, если бы я не выгнала его из дома. Я это знаю. И всегда знала. Но я также знаю, что долго бы это не продлилось. В конце концов, он бы ушел. У него не было бы выбора. Будь то из-за Джулианны, ребенка или учебы, ему пришлось бы уйти, и это сломало бы меня. Раньше это меня очень-очень печалило. Раньше я была так потеряна, думая об этом, что всегда оказывалась на дне бутылки.

Или того хуже.

Но теперь мысль о Бриннли