Подобные взгляды развивал также известный публицист С.Ф. Шарапов. Верный последователь И.С. Аксакова и М.Н. Каткова, он опасался, что не только южные регионы, но и Первопрестольная не справится с нашествием, «грозящим в недалёком будущем на развалинах русской и народной Москвы воздвигнуть новую Москву иностранную»[1707]. Эта позиция находила отклик и в верхах — у тех, кому активность Витте пришлась не по душе[1708].

Одним из недовольных был вел. кн. Александр Михайлович, пытавшийся нейтрализовать инициативы министра финансов, подавая императору всеподданнейшие записки о пагубности зарубежных инвестиций, в частности в нефтяные районы Закавказья[1709]. Правда, борцы с иностранным засильем не всегда демонстрировали идейную твёрдость. Тот же Шарапов прекратил выпады против правительства, как только (при посредничестве князя М.М. Андроникова) нашёл контакт с Витте. А министр в знак признательности выделил ему фактически невозвратную ссуду на разработку какого-то нового типа плуга для крестьянских хозяйств[1710]. Когда же в апреле 1906 года Витте окончательно покинул правительство и, следовательно, уже не имел возможности оплачивать сельскохозяйственные эксперименты Шарапова, тот вновь публично (теперь на съезде объединённого дворянства) предстал в образе беспощадного обличителя золотого рубля, иностранщины и т. д.[1711] Подобные метаморфозы происходили и с упомянутым вел. кн. Александром Михайловичем. Он претендовал на первосортные бакинские земли, чтобы сбыть их с большой прибылью, а потому и просил Николая II выделить ему для начала 25 десятин — разумеется, без торгов, дабы уберечь русские ресурсы от инородцев[1712]. Но в 1902 году великий князь утратил интерес к русским интересам в нефтяной отрасли, поскольку нашёл новую сферу приложения сил — руководство внешним торговым флотом и портами России.

Во второй половине последнего десятилетия XIX века приток зарубежных инвестиций стимулировал небывалый хозяйственный подъём. Если в начале 1890-х годов Комитет министров утверждал около 12 уставов новых акционерных обществ в год, то в конце — свыше 400[1713]. Промышленный бум во многом обеспечивался иностранными вливаниями, для которых создавались благоприятные инвестиционные условия. Например, в конце 1896 года было учреждено бельгийское общество «Сумские машиностроительные мастерские» с основным капиталом 1 млн 620 тыс. рублей, разделённым на 3240 акций по 500 франков каждая. Этому предприятию разрешалось оплатить лишь 20 % объявленной суммы, остальное — по мере надобности. Акции общества должны быть именными, но только до полной их оплаты: затем по желанию собственников они могли переоформляться на предъявителя. Правлению разрешалось находиться в г. Жильи (Бельгия), там же проводить и общие собрания[1714]. И подобных примеров в журналах Комитета министров того времени немало. Именно такие предприятия в 18971913 годах обеспечили общий рост иностранных промышленных инвестиций в 4,4 раза[1715].

Деловая пресса констатировала, что значительное увеличение обращения золота, покончив с прежней денежной системой, открыло новые горизонты экономического развития[1716]. Бесконечные колебания курса кредитного рубля в прежнее время играли роль своеобразной таможенной заставы, отделявшей нас от европейского денежного рынка. Теперь же, когда этой заставы нет, страна «получила возможность пользоваться благами дешёвого заграничного кредита»[1717]. Близкие к правительству издания неустанно расхваливали проводимую политику и давали отпор её противникам. Минфиновская «Торгово-промышленная газета» подробно рассказала о том, как ведущие европейские державы использовали иностранные финансовые ресурсы для подъёма своих экономик. И России необходимо последовать этому проверенному опыту[1718]. Образец для подражания — Пётр Великий: он «стремился овладеть для своей страны знаниями опередившей нас Европы»[1719]. «Санкт-Петербургские ведомости» писали: часто приходится слышать о нашествии иностранцев и о порабощении нас англичанами, немцами, французами, бельгийцами, которые совершенно заслоняют русского человека. Но это же «наше излюбленное средство — сваливать с больной головы на здоровую — и указывать на инородцев… как на источник многих зол и бед, что отвлекает внимание от истинных причин наших неурядиц»[1720]. Доводы в пользу заграничных инвестиций сочеталась с критикой отечественных предпринимателей, не способных должным образом отвечать на модернизационные вызовы.

Таков случай с саратовскими купцами: они написали ходатайство, поддержанное местной городской думой, о недопущении иностранных бизнесменов в Россию. Поводом стало намерение французов проложить нефтепровод из Грозного в Волжский регион[1721]. Примитивная доставка по Волге была слишком долгой и обходилась дороже, но ввод нефтепровода в эксплуатацию грозил купечеству крупными убытками, поэтому оно восстало против французского новшества, не считаясь с его явными преимуществами. «Биржевые ведомости» удивлялись: огромная энергия затрачивается на борьбу с таким нужным делом, но в то же время никому в голову не приходит устроить собственный трубопровод и составить конкуренцию иностранному. Волжское купечество так привыкло жить по старинке, под надёжным покровительством, что дилемма — внедрять необходимые новшества или сохранить прежние прибыли — однозначно решается в пользу барыша[1722]. Вместе с тем эффективная деятельность иностранцев, столь раздражающая купечество, приносит свои плоды. Силами бельгийских акционерных обществ в России создана не существовавшая ранее трубопрокатная промышленность[1723]. Благодаря франко-бельгийскому участию развилась до небывалых масштабов южная горно-металлургическая индустрия[1724]. Иностранные инвестиции создают огромную дополнительную покупательную силу в стране, где население, на 9/10 состоящее из крестьянства, живёт преимущественно натуральным хозяйством, а его расходы в денежной форме составляют «микроскопические дозы»[1725].

Черта в проблеме использования иностранных капиталов была подведена в 1899 году. Завершающая дискуссия состоялась благодаря известной записке Витте на имя Николая И. Министр финансов писал: «Очевидно, наша внутренняя промышленность, как ни широко она развивалась, всё же ещё количественно слишком мала. Она не достигла таких размеров, чтобы в ней могла развиваться животворящая сила знания, предприимчивости, подвижности капитала… Нужно не только создавать промышленность, нужно и заставлять ее дёшево работать, нужно в возникшей промышленной среде развить более деятельную и стремительную жизнь… Что требуется для этого? Капитал, знания, предприимчивость… А нет капиталов, нет и знаний, нет и предприимчивости»[1726]. Витте ставит диагноз российской экономике: она неспособна к подлинной конкуренции. Всё последнее десятилетие здоровые механизмы рыночного соперничества подавлялись охранительным таможенным законодательством. Не выдерживают критики и архаичные формы организации российских предприятий: в большинстве своём они существуют в виде семейных товариществ, тогда как давно устоявшаяся в Европе акционерная форма популярностью не пользуется[1727]. Встряхнуть нашу промышленную среду способен иностранный капитал; это единственный способ быстро продвинуться вперёд[1728]. Иначе связи западных стран с Россией будут напоминать отношения метрополий со своими колониями, где последние выступают, с одной стороны, рынком сбыта промышленных изделий, а с другой — источником сырья для развитых стран. Сейчас Россия, по сути, и является такой «гостеприимной колонией», заключал