от боли лицо, он вздыхал и брал меня на руки. Не скрою, мне это нравилось, я даже краснел от удовольствия. Джим, конечно, комментировал это шутками. Защитная реакция? Он ревновал? Я принял это за победу.

В один из дней после более менее нормальной тренировки я заглянул в комнату Морана, ища киллера. Что ж, я был удивлён. Комната Себастьяна находилась на первом этаже чуть дальше лестницы. Можно было бы подумать, что это просто большой чулан под лестницей. Грязно-оливковые стены, а может и просто цвета хаки, односпальная кровать (идеально заправленная), стол, на котором лежали фото потенциальных жертв Морана (картинки тех, с которыми уже было покончено, покоились в урне под этим же столом), патроны, пара разобранных на газете пистолетов, неоткрытая пачка сигарет (Моран курил, но очень редко. При мне всего один раз, когда перенёс моё изуродованное тело в машину утром перед отъездом). Зажигалка всегда весела у него в качестве брелока на ключах от неизвестных мне дверей. Спинку стула нежно обнимала его коричневая кожанка. И, конечно, на полке покоилось оружие. Его любимая винтовка висела в центре. В целом эта комната действительно отличалась от всех, что я видел в этом доме.

— Я сам её выбрал. — сказал мне Себастьян, который лежал на кровати, закинув руки за голову. Видимо, он уловил недоумение в моих глазах. — Не люблю слишком просторные комнаты, мне там не по себе. А ещё эта ненужная роскошь.

Он действительно рассуждал как бывший военный, привыкший к казарме или крохотной комнатке, выделенной государством.

— Ничего против не имею. — сразу предупредил я. — Это даже как-то… сексуально. — я смущённо отвёл взгляд, хотя эти слова вылетели из моего же рта.

Себастьян ухмыльнулся.

— Джим также сказал.

Тут я заметил в углу игрушку. Это был большой тигр. Я открыл рот, указывая на завалявшуюся пыльную игрушку.

— О боже! — я был в восторге.

Моран посмотрел, что меня привлекло, и сразу фыркнул.

— Джим прикололся однажды.

Я уже стоял около игрушечного тигра. Мне показалось это чертовски милым. Действительно, это была самая удивительная вещь в комнате киллера. Я посмотрел в стеклянные глаза ненастоящего зверя. Меня тут же унесло воображение, и я представил, как Себастьян идёт по какому-нибудь полю, через посевы ржи или чего-то золотистого; солнце светит ему в лицо, он брюках, но без рубашки, босой, а рядом идёт настоящий тигр. Полосатый, грациозный, опасный, но послушный только Себастьяну.

Джим не останавливался. Он стал чаще покидать дом. Я не мог сопровождать его, поэтому на некоторое время лишился подробностей. Но каждый вечер, приехав из города, он ждал моего появления на первом этаже и рассказывал о том, что делает.

У него было много начатых «проектов». Устроив переполох в Сербии, он каким-то образом связал это с грядущими выборами в Корее (похоже весь мир решил в мае сменить власть), и все дела на востоке наладились. Ячейка его сети в Сербии окончательно сформировалась.

Лёжа в постели после каждого такого вечера, я выстраивал в голове цепь предположений как Джим всё устроил. Он не объяснял мне ничего, а просто рассказывал о конечном результате или ближайших планах. И я знал почему. Джим хотел, чтобы я научился думать. Думать, как он.

Когда я сдавался, когда не мог найти объяснение какому-то действию, мне становилось страшно. Я лихорадочно строил замки, но они тут же разваливались. Мне не хватало опыта и некоторых знаний. А ещё я не был гением.

Однако, не всё было тщетно. Иногда у меня получалось. Не в случайные моменты, конечно. А в те секунды, когда наступала диссоциация, когда я сильнее всего злился и терял контроль. Тогда всё казалось простым. Хитрость заключалась лишь в том, что всё не казалось каким-то опасным, будто не несло вреда. Конечно, пока того Джим не захочет. Ещё он мастерски заметал следы. В этом тоже была своя изюминка.

— Я сам выбираю кому открыть своё лицо.

То есть нити, ведущие к нему, оставались невидимы, опять же пока он того хочет.

— Математика — это модель жизни людей. В каждом уравнении есть искомое значение, так же как и в жизни человека. Собственно, это смысл. — так говорил мой дядя. — Я не ищу «икс». Я манипулирую им в примерах, чтобы «игрек» стал интереснее.

Я выдавил улыбку, снова борясь с двойственными чувствами.

— Научи меня не думать о нём. — опустив голову, прошу я.

Мне надоело метаться. Надоело сомневаться.

— О ком? — шепотом спрашивает злой гений, приподнимая брови.

— Об «иксе».

Очередная хитрая улыбочка и фейерверк в глазах. Джим ничего не ответил. Он повалил меня на диван и отымел.

Собственно говоря, в моей жизни нормальности почти не осталось. А может дело снова в видение.

Вот например, стою я в душике. Никого не трогаю, напеваю себе что-то, пена стекает по моему телу. И в следующую секунду меня хватают и отправляют к ближайшей вертикальной поверхности. Дядя стоит прямо в одежде под струями воды, костюм начинает темнеть, волосы тоже намокают, а ему всё равно. Он давит мне на грудь, заставляя приклеиться к запотевшей стене. Я смотрю на него во все глаза, гадая, что я натворил. Но Джим ничего не говорит, а лишь внимательно вглядывается мне в душу. Ну, а я решил не подставлять себя и продолжить молчать.

Спустя минуту и одного мокрого психа (или двух) Джим начинает улыбаться, медленно ослабляя хватку. А что дальше? Он просто ушёл. Я прикола не понял, но спрашивать не собирался. Знаю, что получу ответ: «Подумай сам» на вопрос «Что это нахрен было?».

Я придумал нечто получше.

Вечерком следующего дня я прокрался в комнату дяди и стал дожидаться его, прислонившись к стене рядом с дверью.

Пока я стоял в «засаде», красная подсветка играла с моим воображением. Комната то сужалась, то сильно расширялась, какие-то красные и чёрные круги плавали вокруг меня, превращаясь в растянутые кричащие лица.

Дверь начала открываться, я даже не вздрогнул. Мориарти оказался в комнате, прошёл пару метров и остановился. Он почувствовал меня и обернулся. Когда это случилось, я еле сумел оторваться от приятной поверхности и направился прямо к дяде.

Мы снова стояли очень близко друг к другу. Я молчал, он молчал. Никто больше не двигался.

Через тридцать секунд у меня зачесался нос, но я героически терпел.

В какой-то момент вещи вокруг стали темнеть и почти исчезли. Я сфокусировался только на Джиме. И здесь временной счётчик оборвался. Меня засасывало в чёрную дыру, в место без времени, пространства и материи.

Посторонние звуки не стихли, но