классов, — делали трудную, рутинную работу, но деятельность эту озарял для них совершенно особенный смысл. Сашины герои всё время соприкасались с тем, что называется на языке современных эзотериков «энергополями». Да не просто соприкасались, а прилагали все силы к тому, чтобы создать в этих энергополях контуры будущего прекрасного нового мира, какой они стремились построить: справедливого, свободного, доброго ко всем, кто в нём живёт…

Николай вытащил пожелтевшие листки из конверта, побежал взглядом по строчкам.

Отрывок из романа А. Кенича «Ясные звёзды»: Соратники и бывшие

— У него галстук скреплён булавкой… Старомодный, знаете ли, галстук из шёлкового шарфа, и старомодно скреплён булавкой с крупным навершием в виде треугольника с десятилучевой звездой. Пять и пять. Линии разной толщины… Металл однородный, тёмный, без эмали, позолот, серебрений, но по толщине и выпуклости линий видно, что сведены вместе две пятиконечных звезды… В середине звезды? Нет, никакого изображения в середине нет… Пока я приглядывался, он заметил, что я узнал этот символ. Узнал… И он сделал знак…

Худощавый немолодой человек в нарукавниках, с живыми, яркими глазами на бледном лице остановился в своём рассказе, будто ещё раз взвешивал в мыслях всё произошедшее. Верно ли он понял тайные знаки и верно ли повёл себя дальше.

— Какой знак он сделал? — деловито вернул собеседника к действительности человек в форме и машинально потёр пальцами скулу.

— Тот, что между нами почти не использовался, но вы настаивали, чтобы каждый из нас различал его и умел ответить. Вот такой.

Архивист коротко и не вполне уверенно соединил ладони, одни пальцы согнув, а другие выпрямив.

— Вы ответили?

— Ответил. Разве я неверно поступил?

— Отчего же? Я просил вас принимать гостей — вы выполнили в точности. Ни вы, ни я не ожидали, что откликнется незнакомец, тем паче американец. Я не дал вам инструкций на этот счёт. Моя оплошность.

— То есть вы всё же не вполне довольны, что я раскрыл себя?

— Как я могу быть доволен или недоволен? Вы расскажите, что происходило потом! О чём вы дальше говорили?

— Он спросил, зачем я дал материалы к публикации… Постойте! Он, по-моему, сказал «с какой целью», а не «зачем». Меня встревожило это.

Собеседник в форме лишь коротко кивнул, приглашая продолжать. Лицо его оставалось бесстрастно-непроницаемым, но архивисту одна уж эта деталь рассказала о том, в каком напряжении мастер ложи слушает продолжение истории про нежданно обретённого американского брата.

— Да, я забыл сказать ещё! Прежде, чем мы обменялись знаками, прежде, чем я заметил звезду, когда он только зашёл… Как он только зашёл, показал мне публикацию и стал спрашивать, есть ли в архиве другие материалы на ту же тему: про масонское строительство… Он отрекомендовался журналистом, потому я сразу принял его лично… Тут мне не пришлось колебаться. Ясное дело: нету. Всё, что было, предоставил для публикации молодому человеку, московскому журналисту. Секретов от строителей нового мира не держим! Иностранец говорит почти без акцента, я не сразу заметил.

Мастер ложи провёл длинными своими чувствительными пальцами по красному ордену, приколотому у него на груди на всеобщее обозрение и восхищение, и потом вновь потёр скулу. Орден притягивал взгляд. Странный символ советской доблести: из-под красного знамени осторожно выглядывает, словно бы таясь, красная звезда, только тремя концами своими видна, и догадывайся, сколько их всего!

— Простите, что пространно отвлёкся… — повинился было архивист.

Но собеседник живо откликнулся:

— Отчего же? Вы важное дополнение сделали!

— Итак, он задал вопрос, зачем я дал материалы… Нет! Вначале он выразил радость от встречи с братом и спросил: неужели ложа до сей поры существует. Я без запинки ответил: нет, увы, я — последний из могикан.

Орденоносец одобрительно кивнул.

— Тогда он спросил, зачем публикация. И я ответил… знаете, как наитие пришло!.. Удачно, по-моему: вот, мол, для того и публикация, чтобы позвать братьев. Вдруг кто откликнется. Почти правда, а смысл иной!

— Верно, — поддержал орденоносец. — Удачный ответ. Далее он, полагаю, поинтересовался результатом?

— Конечно! — приободрился архивист. — Я сказал, что по-прежнему одинок… Оставался одиноким до его появления. Он наклонился ко мне и тихо спросил, заговорщически: «Теперь скажите уже как брату: известны ли вам другие материалы ложи, помимо опубликованных?» Ответить мне было проще простого, как вы понимаете, ведь действительно больше у нас… в архиве, то есть… ничего нет. Сказал, что остальное хранится лишь в моей голове.

Собеседник вздёрнул брови как бы в лёгком удивлении.

— Я сделал это нарочно, чтобы заинтересовать его. Не знал: вдруг он нужен вам, и не хотел отпустить его без договорённости, как связаться с ним.

— Хорошо. Выяснили, как связаться?

— Я сказал, что, мол, впервые за долгие годы моё одиночество нарушено, и хотелось бы… Ну, понятно… Словом, он не дал мне адреса или иного средства для связи. Объявил буквально следующее: «Я снова зайду к вам».

Влиятельный собеседник стал мрачен. Спросил требовательно:

— О чём ещё вы говорили с американцем?

Архивист покачал головой:

— Всё. Наша беседа тем и кончилась.

Кавалер ордена Красного Знамени извлёк невесть откуда блокнот, подвинул к себе чернильницу, в которой торчало простое металлическое перо на деревянной ручке, но передумал и взял со стола директора архива хорошо наточенный простой карандаш.

— Опишите мне внешность этого человека.

Держа карандаш и выжидательно глядя на своего визави, он приготовился записывать, однако, не дав начать, добавил:

— Ещё опишите, есть ли что-то особенное, приметное что-то в его манерах, в манере говорить.

Собранно, ясно, будто составляя описание уникального документа, архивист изложил приметы недавнего посетителя. А затем без перерыва, на едином дыхании спросил:

— Вы теперь устраните меня?

— В каком смысле? — удивился старинный соратник.

— Вы убьёте меня? Я намекнул постороннему человеку, иностранцу, на то, что владею секретами нашей ложи — из-за этого.

Лицо собеседника застыло, словно было отлито из чугуна. Не сразу он разлепил чугунные губы, чтобы с металлическим холодом произнести:

— Я как раз думал… как бы он теперь не прикончил вас. Он резко сглотнул: горло дёрнулось.

Архивист побледнел и опустил глаза.

— Простите меня! Бога ради, не принимайте за оскорбление! Я… Я сам не знаю…

Лицо собеседника слегка обмякло, но он ещё помолчал, глядя внутрь себя, прежде чем поднять глаза и сказать, прямо уставившись своему товарищу в зрачки:

— Вы совершенно потерялись, не знаете, кому верить, кого бояться, да?

В голосе мастера прозвучал даже намёк на сочувствие.

— Ваша правда. Запутался я. Заблудился в новой этой реальности. Где свои, где чужие? Кто враг, кто друг?

Мастер ложи, как давеча, задумчиво потёр скулу.

— Зачем же ему