валюты существенно способствовало то, что специальный декрет, принятый на основании закона о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству от 13 октября 1923 г., установил обязательные максимальные суммы эмиссии новой валюты и кредитов, предоставленных рейху. К этому добавилось жесткое сокращение числа государственных служащих на основании уже упоминавшегося декрета от 17 октября. До 1 апреля 1924 г. с государственной службы были уволены 400 000 чиновников, служащих и рабочих, причем в процентном соотношении служащие пострадали гораздо серьезней, чем чиновники. Жалованье и заработная плата государственных служащих были понижены до 60 % довоенного уровня. Очевидно, Большая коалиция была единственным союзом партий, который мог позволить себе пойти на подобные меры. Но и ей потребовались для этого диктаторские полномочия, предоставлявшиеся декретом, опиравшимся на закон о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий{237}.

Между тем в оккупированной области предприниматели самостоятельно делали большую политику. Уже 9 октября 1923 г. Отто Вольф, совладелец кёльнского концерна «Феникс», заключил договор с французско-бельгийской Контрольной комиссией за деятельностью фабрик и шахт в оккупированной Рейнской области (Mission interalliée de Contrôle des Usines et des Mines, МИКУМ), разрешавший заводом «Феникса» и Рейнской группы по производству стали (Рейнштальгруппе) возобновить свою работу. 31 октября комиссия Горнопромышленного союза пришла к соглашению с МИКУМ о том, что временно, до 15 февраля 1924 к, 18 % совокупной добычи угля будет бесплатно поставлено союзникам в счет репарационных поставок. Промышленники, в свою очередь, заручились согласием имперского правительства возместить им соответствующие расходы, которое, однако, не распространялось на упраздненный тем временем (с 11 октября) налог на добычу угля, на который претендовала МИКУМ с самого начала оккупации, продолжая требовать его уплаты. 31 октября Штиннес потребовал в ходе совещания с буржуазными министрами правительства Штреземана полного возмещения расходов, включая и «угольный» налог, а также увеличения рабочего дня. Министры отклонили особое регулирование рабочего времени в горной промышленности, сославшись на планировавшийся к принятию закон. Что касается вопроса о налоге на уголь, то кабинет на следующий день одобрил решение в духе Штиннеса, при этом министры социал-демократы воздержались при голосовании. После длительных переговоров, в ходе которых речь прежде всего шла о зачислении поставок угля в счет репараций, 23 ноября было заключено соглашение промышленников Рура с МИКУМ. Первоначально его срок ограничивался 15 апреля 1924 г., и оно было обязательным для всех шахт, которые еще не заключили особого договора с союзнической комиссией. Поставки угля полностью засчитывались в счет репараций, угольный налог, подлежащий уплате на основании решения, имеющего обратную силу, равно как и другие сборы, поступали в «залоговую кассу» МИКУМ и, таким образом, впервые помогли Франции и Бельгии добиться того, к чему они стремились, оккупировав Рур: «продуктивного залога»[32].

Владельцы шахт сумели извлечь для себя максимум преимуществ из этих переговоров. Расходы, которые они несли по соглашению, они смогли переложить на рейх (или соответственно с его разрешения — на потребителей). Таким образом, шахтовладельцам удалось избежать какого-либо специфического репарационного обременения. Политическая возможность вести переговоры с МИКУМ как равноправные партнеры означала для шахтовладельцев существенный рост престижа. Имперское правительство в конце концов было вынуждено уступить перед совместным давлением Парижа и горнопромышленных контор Рура. Можно было предвидеть, что экономическое урегулирования Рурского конфликта (именно об этом шла речь в случае соглашения с МИКУМ) окажет устойчивое воздействие на внутренний баланс сил в Германии{238}.

20 ноября, за три дня до подписания соглашения с МИКУМ, впервые с момента принятия закона о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству от 13 октября 1923 г., было созвано заседание рейхстага. 22 ноября социал-демократы выступили в рейхстаге с предложением о вынесении вотума недоверия правительству Штреземана, мотивируя тем, что имперское правительство осуществило жесткие меры в отношении Саксонии и Тюрингии, в то время как не было предпринято никаких решительных действий, чтобы покончить с антиконституционным положением вещей в Баварии. Из формулировки предложения следовало, что для СДПГ речь шла не столько о свержении правительства Штреземана, сколько об умиротворении собственного левого крыла. В пользу этого свидетельствовало то, что предложение социал-демократов было написано таким образом, что немецкие националисты, от голоса которых зависело вынесение вотума недоверия, не могли его поддержать. И, наоборот, социал-демократы точно также могли бы без церемоний отказать в поддержке предложению о вотуме недоверия со стороны ДНФП или КПГ.

Но расчет СДПГ оказался недальновидным. Социал-демократии должно было быть ясно, что ее предложение в любом случае продемонстрирует отсутствие у усеченного кабинета Штреземана требуемой парламентской поддержки, что, в свою очередь, еще более ослабит позиции правительства и тем самым будет способствовать обострению внутреннего кризиса. Если самая большая фракция рейхстага воспринимала всерьез свое собственное требование отмены чрезвычайного положения, то поражение или отставка правящего кабинета не была самым подходящим средством для достижения этой цели. Другого правительства, с которым СДПГ могла бы легче договориться, чем с правительством Штреземана, не предвиделось. Скорее, речь могла идти о гораздо более правом правительстве, вплоть до правящей диктаторскими методами Директории. Штреземан оказался под яростным огнем нападок со стороны правого крыла своей собственной партии, что не могло укрыться от СДПГ, и не в последнюю очередь из-за того, как была проведена карательная акция рейха в отношении Саксонии, которую социал-демократы ставили ему в вину. Правые в ДФП, в том числе и недолго занимавший пост рейхскомиссара Гейнце, обвиняли рейхсканцлера в том, что тот настоял на выборах социал-демократа в качестве преемника Цейгнера, освободив Гейнце от его обязанностей спустя уже два дня. Что касается политики Штреземана в баварском вопросе, то социал-демократы могли порицать отсутствие у него достаточной твердости и последовательности. Но ни Штреземан, ни какой-либо другой канцлер не был в состоянии принудить рейхсвер осуществить интервенцию против Вольного государства Бавария, что с большой долей вероятности означало бы гражданскую войну. При таких обстоятельствах предложение о вынесении вотума недоверия Штреземану, какими бы внутрипартийными расчетами оно не обосновывалось, было лишено смысла и даже более того — являлось авантюрой.

Усеченный кабинет Штреземана 19 ноября 1923 г. обсудил внутриполитическую ситуацию, но не принял каких-либо решений. Рейхсканцлер полагал возможным, что ни одно из предложений о вынесении вотума недоверия правительству не получит поддержки большинства. Яррес, в свою очередь, считал, что вынесение рейхстагом позитивного вотум доверия не является безусловно необходимым. Рейхсминистр транспорта Ёзер, напротив, ни в коем случае не хотел мириться с дальнейшим уменьшением престижа кабинета, и Гесслер также выступал за то, чтобы потребовать от рейхстага вынести вотум доверия, если выяснится, что правительство не располагает в парламенте поддержкой большинства.

Были также высказаны самые различные мнения о последствиях возможного поражения правительства в рейхстаге. Гесслер подчеркивал трудности, вытекающие из правления, опирающегося только