рейхом. Более того, он дискредитировал «серьезные» планы путча, вынашивавшиеся правыми националистами, и тем самым невольно укрепил ненавистную республику. Урок, который 9 ноября 1923 г. был преподан правым радикальным силам, никто не усвоил так хорошо, как Гитлер: кардинальное изменение существующего порядка было достижимо не за счет тотальной конфронтации с государственным аппаратом, но только в результате четко рассчитанных действий совместно с ним. Эта тактика также предполагала сохранение видимости легальности, от которой Гитлер полностью отказался во время своей первой попытки прийти к власти{235}.

За свои незаконные действия НСДАП поплатилась уже 9 ноября — генеральный статс-комиссар фон Кар запретил деятельность партии в Баварии. Наряду с ней были распущены и запрещены участвовавшие в путче союзы «Оберланд» и «Рейхскригсфлагге». Чтобы примирить хотя бы часть правых с этими мерами, Кар спустя два дня отдал распоряжение о роспуске и запрете КПГ, а вместе с тем и всех газет коммунистов и социал-демократов, выходивших в местностях по правому берегу Рейна. Спустя две недели его примеру последовал Сект как носитель высшей исполнительной власти, который, однако, в своих действиях зашел не так далеко, как баварский диктатор: 23 ноября он запретил НСДАП, Немецкую народническую партию свободы и КПГ на территории всего рейха. Но у радикальных партий не было оснований опасаться длительного нахождения вне закона на уровне рейха: они могли рассчитывать на то, что запрет вскоре будет с них снят вместе с отменой чрезвычайного положения, на основании которого он и был введен.

Быстрее и последовательнее, чем в Баварии, однако с меньшей радикальностью, чем в Саксонии, был разрешен кризис в Тюрингии. 6 ноября с санкции Эберта части рейхсвера вступили в Центральную и Восточную Тюрингию и добились в последующие дни роспуска Пролетарских сотен. 12 ноября тюрингские социал-демократы подчинились давлению из Берлина и расторгли коалицию с КПГ, которая вслед за этим отозвала из правительства Фрёлиха своих обоих министров. Фрёлих оставался во главе социал-демократического кабинета меньшинства вплоть до выборов в ландтаг, состоявшихся 10 февраля 1924 г. Их результат означал для СДПГ расставание с государственной властью: средненемецкая федеральная земля следующие три года управлялась буржуазным правительством, которое могло опираться на поддержку со стороны «народников»{236}.

После смягчения баварского и завершения тюрингского кризиса правительство вновь смогло концентрироваться на санации валюты и тесно связанных с ней вопросах оккупированной области. Что касается новой валюты, так называемой рентной марки, то кабинет пришел к соглашению еще 15 октября 1923 г., т. е. во времена Большой коалиции. По предложению министра финансов Лютера, до окончательного введения обеспеченной золотом валюты покупная цена рентной марки должна была гарантироваться за счет ипотечных долгов и облигаций, обеспеченных недвижимым имуществом промышленности и сельского хозяйства. От концепции его предшественника Гильфердинга решение, предложенное Лютером, отличалось ярко выраженной расположенностью по отношению к собственникам. В этом отношении Лютер приблизился к тем идеям, которые были изложены кабинету в августе Гельфферихом: чистая прибыль от рентной марки должна была поступить пайщикам облигаций в размере, соответствовавшем долгам по процентам с их попавшего под залог имущества. Таким образом, в случае с рентной маркой, которую планировалось ввести 15 ноября 1923 г., не могло больше идти и речи о действенном обременении реальных ценностей.

7 ноября Лютер настаивал в кабинете на заявлении, согласно которому рейх должен был прекратить все платежи для оккупированной области. Расчет министра финансов был ясен: чтобы новая валюта тотчас же вновь не попала в водоворот инфляции, все непродуктивные расходы рейха должны были быть прекращены. К ним, с точки зрения Лютера, относились «политические» платежи на содержание оккупированной области, среди которых самую большую статью составляли выплаты по поддержанию безработных. Соответствующее принципиальное решение кабинет принял 9 ноября. Однако новому министру внутренних дел Ярресу удалось спустя три дня добиться отсрочки этих действий. Выплаты безработным продлевались после 15 ноября на десять дней, чтобы таким образом еще раз выразить жителям Рейнской области солидарность остального рейха. Одновременно кабинет принял решение выступить с заявлением, согласно которому действие Версальского договора «приостанавливалось», пока не последует новое урегулирование репарационной проблемы. Это решение полностью отвечало линии «разрыва с Францией», за которую ратовал Яррес в полном согласии с немецкими националистами.

Но заявление немецкого правительства от 12 ноября так и не было обнародовано. Кабинет хотел, в целях противостояния автономистским устремлениям со стороны французов, одновременно с отказом от Версальского договора провозгласить учреждение органа федеративного самоуправления оккупированных областей, который мог бы выступить партнером оккупационных властей по переговорам. Но этому намерению воспротивились заинтересованные федеральные земли, и не думавшие отказываться от каких-либо своих суверенных прав на оккупированные области. Министр-президент Пруссии и социал-демократ Отто Браун заявил 13 ноября в ходе совещания с имперским правительством, что следует «в известной степени предоставить оккупированную область ее судьбе… Все, что отныне будет происходить в сфере политики на оккупированной территории, должно представляться как результат вымогательства». От имени самих оккупированных областей с протестом против намерений рейха остановить платежи выступил обер-бургомистр Кёльна Конрад Аденауэр. Рейнская область «стоит больше, чем две или даже три новых валюты». Платежи не должны быть остановлены ни в коем случае до того момента, пока не будет создан планируемый орган самоуправления. Возражения федеральных земель и оккупированной области носили разнонаправленный характер, но привели к одному и тому же результату. Рейх не выступил с заявлением по поводу Версальского договора, не объявил о прекращении платежей для безработных на оккупированных территориях и не создал для последних никакого органа самоуправления. Итак, судьба Рейна и Рура продолжала оставаться неопределенной.

Тем не менее «чудо рентной марки» случилось. 15 ноября 1923 г., как и было запланировано, была введена новая валюта. Рейхсбанк приостановил учет казначейских обязательств, выполнявших роль денежных суррогатов. 20 ноября удалось добиться стабилизации курса доллара, который 14 ноября стоил 1,26 биллиона марок ассигнациями, на уровне 4,2 биллиона. После этого был введен обменный курс имперской марки из расчета 1 рентная марка за 1 биллион марок ассигнациями, благодаря чему был снова достигнут довоенный курс марки. Один из основателей ДДП и директор Дармштадского и Национального банка Ялмар Шахт, назначенный несколькими днями ранее валютным комиссаром, до последнего выступал против промежуточного шага в виде рентной марки и, также как и Гильфердинг, настаивал на незамедлительном учреждении золотовалютного банка. Лютер считал связанные с этим риски недопустимыми и добился принятия временного решения, соответствующего его взглядам. В то время как оккупированная область должна была в качестве платежного средства довольствоваться коммунальными денежными суррогатами до введения 30 августа 1924 г. обеспеченной золотом имперской марки, во всем остальном рейхе рентная марка положила конец инфляции.

Успеху новой