меня на целые пол пенни, приказывает ему дать мне еще одну лепешку. Я отказываюсь принимать, после чего zaptieh, согласно своим идеям справедливости, приказывает ekmek-jae отдать этот хлеб оборванной молодежи из зрителей. Продолжая свой путь, я, в следующий раз, остановлен молодым человеком из высшего класса, который вместе с zaptieh пытается убедить меня остановиться, демонстрируя через пантомиму письма и чтения, некоторую идею о том, что наше взаимное невежество к языку друг друга не позволяет выразить словами. В результате получается довольно любопытное интермеццо.

Думая, что они хотят осмотреть мои teskeri, просто чтобы удовлетворить их праздное любопытство, я отказываюсь отвлекаться на это, и, резко отмахиваясь от них, спешу по грубым булыжникам в надежде достичь места, где можно ехать на велосипеде и сбежать оттуда, где «сумасшедшая толпа» неизбежно узнает о моем прибытии. Молодой человек исчезает, в то время как zaptieh мчится с улыбкой, но решительно рядом со мной, несколько раз пытаясь уговорить меня сделать остановку. Который, однако, я быстро истолковываю, как отеческую просьбу от имени жителей деревни - желание, чтобы я подождал, пока их всех не уведомили и не собрали, - то, чего я спешу избежать, я поднимаюсь вверх по неизбежному подъему, zaptieh и небольшое собрание все еще упрямо висят на мне, когда молодой человек появляется, поспешно приближаясь с тыла, а за ним и половина деревни.

Zaptieh похлопывает меня по плечу и указывает назад с триумфальной улыбкой. Думая, что он имеет в виду сброд, я скорее склонен сердиться на него и упрекать его в том, что он преследовал меня, и тут я вижу, что молодой человек машет над головой письмом, и сразу понимаю, что я виноват в неуместном и неверном истолковании их решительного внимания ко мне. Письмо принадлежит мистеру Биннсу, английскому джентльмену из Ангоры (современная Анкара), который занимается экспортом мохера, и содержит приглашение стать его гостем в Ангоре. Заслуженный бакшиш для добродушного zaptieh и покаянное пожатие руки молодому человеку заставляют замолчать муки совести, и, преодолев небольшое расстояние вниз по склону для удовлетворения людей, я продолжаю мой путь, поднимаясь вверх по различным градациям общего подъема на протяжении двух миль. Вдоль дороги, впереди я теперь наблюдаю множество странных, бесформенных объектов, движущихся по проезжей части, очевидно спускающихся с холма, и напоминающих ни что иное, как подвижные кучи хвороста. При более близком рассмотрении, они оказываются не очень далеки от моей догадки. Это группа бедных крестьянок деревни Аяш, каждая из которых несет на себе пучок верблюжьих шипов, в несколько раз больше ее самой, которые они все утро собирали на соседних холмах, чтобы добыть топливо. Этот верблюжий шип представляет собой легкий, разветвленный кустарник, так что его объем весьма велик по отношению к его весу. Вместо того, чтобы нести их на голове, они носятся таким образом, что образуют густой ком, под которым окутанная форма женщины неразличима на расстоянии нескольких сотнях ярдов. Вместо того, чтобы идти по прямому курсу, женщины, кажется, совершают излишнее хаотичное блуждание по дороге, которое, на отдаленном расстоянии, придает им странный вид передвигающихся куч хвороста, уклоняющихся друг от друга. Я спрашиваю их, есть ли вода впереди. Они выглядят испуганными и спешат быстрее пройти мимо, но одна храбрая душа немного поворачивается и молча указывает в ту сторону, куда я иду. Две мили хорошей, проезжей дороги приводят меня к роднику, который находится рядом с болотом размером в пару акров, заросшее камышами и тростником высотой шесть футов и почти непроницаемой толщины. Болото решительно освежает пейзаж безжизненных серых холмов. Я съедаю свою полуденную пищу из хлеба и груш под веселую музыку тысячи болотных лягушек, которые начинают квакать при моем приближении и не перестают ни на мгновение выводить свои мелодичные рулады, пока я не ушел. Коварные повороты chemin de fer (железной дороги, фр.) наконец приводят меня в cul-de-sac (тупик, фр.) на холмах, на вершине горного хребта с видом на широкую равнину. Всадник, которого я встречаю, сообщает мне, что я сейчас на полпути между Бей-Базаром и Ангорой. Поднимаясь по этому хребту, я окончательно прихожу к мысли, которая часто меня посещала на дороге между этим местом и Налиханом, что если дорога, по которой я иду, будет, как люди продолжают ее называть, chemin de fer , тогда инженер, который прокладывал это, должно быть, очень молодой и неопытный человек, мало имеющий представление о железной дороге, чтобы представить, что поезда могут когда-нибудь ехать по этой кривой траектории или подниматься на эти отметки. Есть какое-то несоответствие этой широкой, искусственной трассы и огромного количества труда, которое было потрачено на нее, по сравнению с вопиющей бедностью страны, которую она преодолевает, вместе с почти полным отсутствием колесных транспортных средств, что, кажется, исключает возможность ее использования в качестве гужевой дороги. И тем не менее, несмотря на убеждения туземцев, очевидно, что она никогда не станет основанием железной дороги.

Нужно будет узнать об этом в Ангоре.

Спускаясь на Ангорскую равнину, я наслаждаюсь роскошью непрерывного ровного склона, протянувшегося почти на милю, по дороге, которая просто идеально подходит для этого случая, после чего наступают менее желательные участки, где необходимо перепахивать рыхлый песок и гравий. За этим печальным занятием, я догнал zaptieh, следующего также по дороге в Ангору, который позволяет своей лошади ползти неторопливо, в то время как он сконцентрировал свои силы на арбузе, по-видимому, добыче недавнего посещения бахчи где-то недалеко отсюда. Он вручает мне часть добычи, а затем просит меня bin , и продолжает просить меня делать bin через каждые три минуты в течение следующего получаса. По истечении этого времени рассыпчатый гравий заканчивается, и я оказываюсь на ровной и достаточно гладкой грунтовой дороге, которая срезает участок пути по равнине до Ангоры, по сравнению с chemin de fer. Zaptieh, конечно, рад видеть меня «на коне», и не сомневаясь, что я буду ценить его компанию, дает мне понять, что он будет ехать рядом до Ангоры. На протяжении почти двух миль этот спокойный, но ничего не подозревающий приспешник турецкого правительства подгоняет своего благородного коня рядом с велосипедом, несмотря на то, что я решительно кручу педали, чтобы стряхнуть его. Но дорога улучшается. Быстрее раскручиваются колеса и zaptieh начинает немного отставать, хотя все еще побуждает своего тяжело дышащего коня к тому, чтобы держаться достаточно близко ко мне. Теперь на дороге происходит поворот, и промежуточный холм скрывает нас друг от друга. Я набираю больше пара, и в то же время zaptieh, очевидно, бросает это дело