– А я как раз хотел тебе сообщить, как я беспокоюсь за тебя! – В этом была лишь доля шутки. – В любом случае рад услышать, что ты иногда способен отвлечься от пролетарской революции и вспомнить обо мне, – саркастически усмехнулся Хоакин. – Неужели тебе хватает времени думать не только об освобождении от ига эксплуататоров-капиталистов и о судьбе брата-полицейского, но и о родном сыне?

– Да.

Хоакин уловил едва заметную перемену в выражении лица брата – его фирменная веселость словно погасла.

– У меня всегда за него болит сердце. Я молюсь о том, чтобы он не стал фашистом, как его дядюшка.

– То есть я еще и фашист? – Хоакин изобразил ярость. – Что ж, уже повышение. Как меня раньше называли? Ах да, равнодушным наблюдателем. Ты мне даже книгу на прошлое Рождество подарил – о банальности зла. Этого, как его?.. Стой-ка, я не ослышался? Ты сказал, что молишься? Серьезно?

Хорхе улыбнулся:

– На войне, Хоако, не до шуток.

На войне. Он с трудом мог припомнить разговор, когда их с братом мнения не расходились бы диаметрально. Вот почему я его избегаю. В какой-то момент обсуждать с Хорхе политику стало бессмысленно. Да и все остальное тоже: брат обладал поразительным талантом поворачивать дискуссию в удобное для себя русло.

Альсада-младший был кем угодно, только не дураком. Так к чему тогда это упрямство? Военная мощь Монтонерос сошла на нет: членов организации уничтожили, оружие изъяли, финансовые потоки перекрыли. А Хорхе наверняка испытывал давление и изнутри организации. Он оказался одним из немногих, кто не уехал и не исчез, и это обстоятельство наверняка сеяло подозрения в рядах единомышленников. А вдруг им взбредет в голову, будто он – коллаборационист? Случаи, когда кого-нибудь из Монтонерос вдруг начинали считать предателем и расстреливали свои же, не были единичными. Неужели в этом и состоит искренняя вера? Хоакин никогда и ни в чем не был так убежден, как Хорхе – в истинности своего «дела».

– И если мы сдадимся, если сдамся я, победят они, – продолжал Хорхе.

Ясно. Хоакину все было ясно. Банальная риторика, привычная оборонительная позиция плюс раздражение от необходимости оправдываться перед «ответственным» братом. Но за всем этим сквозило кое-что еще: желание избавиться от некоего бремени. Брат явно хочет рассказать ему побольше. Хорхе Родольфо беззвучно разомкнул губы, точно рыба, хватающая воздух. И добавил, понизив голос:

– Сейчас не время выходить из битвы. Мы еще можем сказать свое слово – я уверен в этом как никогда. Но для этого мне нужно оставаться в гуще событий.

– И неприятностей, – добавил Хоакин.

Лицо брата помрачнело, но потом он усмехнулся:

– Ну, не без этого.

Хоакин хотел лишь одного: чтобы Хорхе пережил эту чертову диктатуру. Он с трудом сдерживал крик. Скоро мне уже не к кому будет обратиться, чтоб тебя выручить, Хорхе! Он глубоко вздохнул:

– Послушай, я просто хочу, чтобы ты поступал как осмотрительный человек. Или хотя бы неглупый.

Хорхе вытер перепачканные жиром руки о фартук и обнял брата:

– В этом не сомневайся.

– Пожалуйста, береги себя, – шепнул Хоакин ему на ухо. Слова эти прозвучали как мольба.

– Обязательно. Знаешь, – прошептал брат в ответ, – я ведь это все любя тебе говорю.

– Правда? – насмешливо спросил Хоакин и слегка отстранился, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Абсолютная, – подтвердил Хорхе без малейшего сарказма и крепче обнял брата. – Не волнуйся за меня. Мне ничего не грозит.

Хоакину хотелось в это верить. Отчаянно хотелось.

– А знаешь почему?

– Ну-ка.

– Потому что я выбрал сторону.

Хоакин взглянул на брата озадаченно.

– Стороны – они есть всюду, Хоако. Не забывай об этом. Что бы ты ни делал.

– Я не… – Хоакин с трудом поспевал за логикой брата.

– Некоторые сражаются на два фронта. Но это рискованно. Слышал выражение «Если вам не нравятся мои принципы, у меня есть другие»? Это Маркс.

– Карл?

– Граучо. – Хорхе поднял брови и улыбнулся: именно это выражение лица не раз спасало его от беды. – Что ж, он очень, очень ошибся: у человека может быть лишь один набор принципов. И их надо придерживаться. И только тогда, hermano[6], можно себя уберечь.

5

2001 год

Среда, 19 декабря, 10:30

Инспектор решил не провожать посетителей до самого выхода: изображать радушного хозяина было некогда. Если они заблудятся, кто-нибудь подскажет им, как выбраться из этого лабиринта коридоров, покрытых безвкусным, мерзко пахнущим ковролином. Однако стоило сеньоре Эчегарай подняться с места, как все трое мужчин тоже вскочили на ноги. Эстратико устремился было следом за супругами, но Альсада остановил его жестом, однако парень так и не сел, пока те не ушли.

– Что ж, – проговорил инспектор, когда они остались наедине. – Предположим – пускай и пока чисто теоретически, – что девушка и впрямь… – Альсада прочистил горло, – пропала. Где она может быть?

– Сеньора Эчегарай упомянула, что ее сестра прервала телефонный разговор, чтобы кого-то впустить. Это было накануне вечером, примерно в девять. – Эстратико пробежал взглядом записи. – А сегодня утром, когда старшая сестра пришла проведать младшую, той дома не оказалось. Получается, у младшей было порядка… пятнадцати часов форы. Отвечая на ваш вопрос, сеньор: она может быть где угодно. Хоть в Париже.

– А еще можно с уверенностью предположить, что сеньора Эчегарай тщательно обыскала квартиру.

Она наверняка вторглась на территорию сестры без малейших колебаний, хотя на такое решаются немногие: большинству не хватает духа ступить на место преступления. И дело вовсе не в страхе обнаружить что-то ужасное – об этом редко кто задумывается. В основном люди боятся наследить, а потом оказаться в числе подозреваемых. Американские телесериалы стали здорово мешать его работе.

– Если бы она что-нибудь обнаружила, наверняка упомянула бы. Итак, мы знаем, что в какой-то момент между вчерашним вечером и сегодняшним утром, по своей воле или нет, она покинула квартиру. Адрес у нас есть?

– Кастекс 2640.

Очаровательный, но неброский квартал. Отличный вариант для обеспеченной одинокой женщины, живущей в городе, где ты мгновенно превращаешься в жертву, стоит тебе только хоть как-то продемонстрировать свое богатство.

– А сестра где живет?

– Там же.

– Они что, весь дом купили? – сострил Альсада.

– Если точнее, то квартал, сеньор. Но сейчас, видимо, квартиры пустуют, – заметил Эстратико. – Все, у кого есть деньжата, наверняка отдыхают где-нибудь в Пунте.

В Пунте? Да ладно. Эстратико наверняка и сам пару раз бывал в Пунте в летние месяцы, а может, даже играл в регби с мальчишками Эчегарай. Теперь это звучит невероятно. Вот уже три недели, как начали действовать ограничения банковских счетов – отныне с них