Но господин Шакра остановил распорядителя движением руки.

— Вон та, белая, — сказал он, кивая на Анджали.

— Подойди, — велел распорядитель праздника. — Царь богов зовет тебя.

Анджали робко приблизилась и поклонилась, коснувшись лбом основания ложа.

— Как твое имя? — спросил Шакра.

Анджали назвалась и только тогда осмелилась поднять глаза. Царь богов был совсем близко, она даже смогла рассмотреть родинку над правой бровью и ресницы — длинные и пушистые, как у Ревати. Вблизи он показался девушке еще красивее. Он глядел на нее с улыбкой и чуть мечтательно, как будто видел то, чего она сама о себе не понимала.

— Ты ведь еще ученица?

— Мой арангетрам[1] будет через три года, — ответила Анджали.

— Три года — это недолго, — заверил ее Шакра. — Ты не заметишь, как они пролетят. И тогда я смогу насладиться твоим танцем в полной мере.

— Почту за честь танцевать для вас, господин, — ответила девушка заученной фразой.

— Она необычна, — повторил он слова дайвики Шьяма-Мукхи, указывая на нее Каме и Читрасене. — Вот увидите, она далеко пойдет.

Младшие боги услужливо закивали.

— Я тоже обратил на нее внимание, как только она ступила на сцену, — важно заявил господин Кама. — В ней чувствуется сила, в каждом движении. Это очень, очень важно для танцовщицы.

— Да, сила! — засмеялся Шакра. — Если бы я не боялся преступить закон, я бы сейчас пощупал ее мускулы. Под этой гладкой кожей они так и играют, хотя сейчас совсем не заметны. Потрясающее единение формы и содержания, вы не находите?

И младшие боги снова закивали, показывая, что во всем согласны.

Анджали не понимала и половины их слов, слишком уж они были для нее мудрены, но взгляд Шакры согревал, манил, не отпускал, и она смотрела на него, чувствуя себя так, словно уже попала в Брахмалоку — священный город праведников, освободившись от перерождений и обретя вечную свободу.

Но тут взгляд царя богов скользнул поверх головы Анджали, и глаза его расширились, а губы приоткрылись, как у ребенка, заметившего сладости. Анджали ревниво оглянулась, чтобы увидеть, что привлекло его внимание. На сцену вышла дайвики Шьяма-Мукхи, изображавшая царицу змей. Ее темное полуобнаженное тело с острыми высокими грудями извивалось под музыку с гибкостью, достойной настоящей змеи. И эта змея бросала в царя богов взоры манящие, долгие и жаркие, как самая жаркая ночь.

Анджали схватили за плечи и оттащили, чтобы не мешала господину Шакре любоваться представлением.

Она не сопротивлялась, потому что в сопротивлении не было смысла. Одним своим появлением «черная и прекрасная» заставила царя богов забыть об Анджали и всех остальных апсарах вместе взятых. Глядя из-за колонны на танец Шьяма-Мукхи, девушка чувствовала себя униженной. Дайвики унизила ее своей красотой, своим искусством. Невольно Анджали начала повторять ее движения. Неужели, в этом сила над мужчинами? Даже божественными? В движениях? Или во взглядах?

— Перенимаешь знания? Ты умница, — похвалила ее наставница Сахаджанья, появившись из темноты, как ночная бабочка. — Но нам пора. Джавохири уже ждет в вимане.

— Наставница! Еще немного! — взмолилась Анджали, но та покачала головой.

— Тебе не место на празднике богов, — сказала она тихо, но непреклонно. — Пока не место. Не беспокойся, тебе еще надоест и эта сцена, и эта жизнь. Пошли!

Анджали покорно следовала за ней и думала, что эта жизнь не может надоесть. Могут надоесть каждодневные занятия и глупые гандхарвы, которые рыщут за тобой по пятам. Но царский дворец, огни и музыка в ночи — это не надоест никогда. Потому что надо всем этим сияет, как солнце, улыбка царя богов, потому что это и есть счастье.

Она так замечталась, что не заметила мужчину, который шел навстречу, опаздывая на праздник. Наставница Сахаджанья проворно отступила в сторону, давая дорогу, а Анджали, чей дух еще витал рядом с цветочной беседкой, уткнулась прямо в грудь прохожему. На нем не было праздничной цветочной гирлянды, а покрывало-ангаваштрам, небрежно наброшенное на одно плечо, сползло до локтя, и Анджали на короткое мгновение ощутила лбом, носом и губами прикосновение к обнаженному мужскому телу. Ее лицо так и горело, и кожа мужчины показалась ей холодной и гладкой, как мрамор, хотя пахла кипяченым молоком, корицей и гвоздикой. Анджали показалось, что она поцеловала статую, а не живое существо.

Мужчина тут же оттолкнул девушку, отчего она едва не упала, но Сахаджанья успела схватить ее за руку повыше локтя.

— Простите, господин! Девушка не заметила вас в темноте!

Потирая ушибленный нос, Анджали увидела, как мужчина брезгливо обмахнул покрывалом грудь, будто соприкоснулся с нечистым существом, и прошел мимо, даже не удостоив апсар ответом. На нем был тюрбан с кистями, спускавшимися на плечи, что указывало на высокую варну рождения, но кожа была не божественно-белой, а смуглой.

— Какой гордец, — сказала Анджали недовольно, — даже господин Шакра снизошел до разговора с нами, а этот черный слова не сказал, да еще и отряхнулся, как от грязи.

Сахаджанья больно щелкнула ее по макушке:

— В каких небесах ты летаешь⁈ И что болтает твой язык? Это дворец господина Камы, а ты вообразила, что твой собственный? Думаешь, что имеешь право осуждать его гостей? Ты еще глупее Джавохири! Поторопимся, пока ты не накликала бед.

— Я не совершила ничего предосудительного, — запротестовала Анджали, пока наставница тянула ее к башне, за которой их ждала вимана. — Да и какое нам дело до гостей, если хозяин праздника был с нами ласков?

Она ждала, что наставница рассердится и снова обругает ее, но Сахаджанья только вздохнула.

Неделю после посещения дворца господина Читрасены ученицы школы апсар ходили за Анджали толпами, умоляя рассказать, что она видела и как разговаривала с богами. Ходили и за Джавохири, но меньше — ведь ее удостоила вниманием всего лишь дайвики, а не царь богов.

— Господин Шакра — самый красивый мужчина на свете, — рассказывала Анджали в сотый раз. — У него светло-карие глаза, и родинка вот тут, над бровью. Голос у него сильный и нежный, когда его слышишь, то сердце тает сладко, как медовые соты. И ты словно наяву ощущаешь медовую сладость.

Ученицы млели, словно слышали не голос одной из своих подруг, а голос самого Шакры, и ахали, и наперебой обсуждали великолепие божественного дворца, который посещали лишь силой воображения после рассказов Анджали. А она чувствовала себя царицей и всячески помыкала слушательницами, заставляя прислуживать. Каждый день ей массировали ступни, приносили цветы и еду в тень баньяна, где она отдыхала с Хемой и Ревати.

Вечером, после того, как в тростниковых хижинах гасли светильники, Анджали шепотом рассказывала верным подругам самое сокровенное. Конечно же, она и словом не обмолвилась о том, что произошло в летающей колеснице царя богов, но по сто раз рассказывала, как Шакра заговорил и как пообещал, что будет ждать три года, чтобы насладиться ее танцем:

— Он желал прикоснуться ко мне, но не захотел нарушить закон.

— Прикоснуться! — восклицала Хема всякий раз после этих слов. — Как это страшно… и чудесно!

И она, и Ревати слушали Анджали с неиссякаемым интересом, хотя уже во всех подробностях знали, что сказал, как повернулся и куда посмотрел царь богов.

— Говорят, он бессмертен, — сказала Ревати тоненьким голосом. — И его жена никогда не станет вдовой. Какая счастливица!

— Пожалуй, счастливица… — задумчиво повторила Анджали, вспоминая увиденное в царской вимане.

— А он посмотрел не на тебя, а на эту, черную?.. — спросила Хема. — Фу! Черная, как Джавохири!

— По сравнению с ней Джавохири — перламутровая раковина, — усмехнулась Анджали. — Она и правда черная, и правда — прекрасная.

— Ты все равно красивее, — ответила Хема недовольно.

— Может быть, когда-нибудь буду, — ответила Анджали, думая о своем.

— Ты вся в мыслях, даже с нами стала реже говорить, — заметила Ревати. — О чем опять мечтаешь?

Анджали словно очнулась и посмотрела на подруг почти с прежней улыбкой — задорной и таинственной.

— Не мечтаю. Просто пришло на ум… как хорошо быть женой царя богов…

— Анджали! — зашипела на нее Хема, а Ревати прижала ладони к щекам, испугавшись столь святотатственных речей. — Если услышит кто-нибудь из наставниц!..

— Но они же не услышат? И вы ведь меня не выдадите? — Анджали порывисто обняла подруг за шеи, засмеялась и повалила на разостланные постели, затеяв шутливый бой подушками.

[1] Арангетрам — первое публичное представление танцовщицы