Я начал понимать, что астрономия обращается к вопросам, которые раньше относились строго к сфере философии и религии. Среди этих вопросов самые большие из самых главных – «Как появилась Вселенная?» и «Как возникла жизнь?». И я обнаружил, что, глядя в бескрайние просторы космоса и созерцая начало и конец всего, можно найти основание для ответа на другой вопрос: «Какая жизнь стоит того, чтобы жить?»

Часто ответ находится прямо перед вами. Нужно лишь набраться смелости, чтобы признать это. В декабре 1997 года, будучи с визитом в Тель-Авиве, я отправился на свидание вслепую с девушкой по имени Офрит Ливиатан. Она понравилась мне с первого взгляда, и это обстоятельство изменило все. Несмотря на географическое отдаление между нами, мы становились все ближе и ближе друг другу. Я никого не встречал, кто сравнился бы с ней, и уверен, что никогда не встречу.

Задолго до того, как были получены и подтверждены доказательства существования Оумуамуа, я четко осознавал, что во всех аспектах жизни принятие фактов, которые вам известны, честное изучение их – с удивлением, смирением и решимостью – способно перевернуть все, но только если вы готовы принять возможности, которые эти факты предоставляют. К счастью, в тот момент своей жизни я смог это сделать.

Я и Офрит поженились два года спустя, и в итоге она, как и я, нашла свое место в Гарварде, став директором университетской программы семинаров для первокурсников. В нашем старом доме в пригороде Бостона, который был построен незадолго до того, как Альберт Эйнштейн создал свою специальную теорию относительности, мы вместе воспитали двух наших дочерей. Причинно-следственная цепочка, чьим первым звеном было решение моего деда уехать из Германии в 1936 году, протянувшаяся затем через встречу моих родителей в Бейт-Ханане, затем, через Офрит и меня, – к нашим дочерям Клил и Лотем, которые выросли в Лексингтоне, – эта невидимая нить наводит меня на мысль, что только тонкая грань разделяет философию, теологию и науку. Наблюдая за тем, как мои дети постепенно вступают во взрослую жизнь, я чувствую, что самые обычные, земные дела в нашей жизни имеют совершенно чудесное сходство с абсолютно космическими процессами, восходящими к Большому взрыву.

Со временем я стал ценить науку немного выше, чем философию. В то время как философы проводят много времени наедине со своими мыслями, ученые стремятся к диалогу с миром. Вы задаете природе вопросы и внимательно слушаете ответы, которые она дает вам в экспериментах. Откровенно говоря, это очень полезный и отрезвляющий опыт. Успех теории относительности Альберта Эйнштейна был обусловлен не ее красотой, которая проявлялась постепенно, по мере того как Эйнштейн раскрывал свои идеи в серии публикаций с 1905 по 1915 год. Она не принималась всерьез до 1919 года, пока сэр Артур Эддингтон, секретарь Королевского астрономического общества Великобритании и сам астроном-практик, не подтвердил ее предсказание, гласящее, что гравитация Солнца должна искривлять идущий мимо него свет. Для ученого плод, который рождается от соприкосновения его гипотезы с данными эксперимента, всегда прекрасен.

Хотя сейчас я сражаюсь с экзистенциальными вопросами моей юности совершенно другими способами, чем это делали Жан-Поль Сартр или Альбер Камю, – мне кажется, тот мальчик, читавший книги в тракторе на холмах Бейт-Ханана, был бы доволен мной. Он немного бы удивился, узнав о череде открывавшихся возможностей и принятых решений, начавшейся со свидания вслепую и приведшей к семье в Лексингтоне.

Сейчас я понял еще один урок, вынесенный мной из семейной истории, хотя не совсем понимал его в молодости, – и это сопровождает меня все последние годы, когда моим занятием стало изучение межзвездных гостей нашей Солнечной системы.

Иногда, почти по чистой случайности, на вашем пути встречается что-то исключительно редкое и необыкновенное. Сама жизнь заставляет вас обратить глаза на то, что лежит прямо перед вами.

* * *

Я верю в то, что мой необычный жизненный путь подготовил меня к встрече с Оумуамуа. Если попробовать выразиться более научно, мой опыт научил меня ценить свободу и разнообразие, особенно в выборе направления исследований и, соответственно, в подборе сотрудников.

Астроном может извлечь большую пользу от общения с социологами, антропологами, политологами и, конечно же, с философами. Однако в академических кругах считается, что карьера в междисциплинарной области – это что-то вроде интересной, редкой ракушки, выброшенной на берег: если кто-то не подберет ее и не сохранит, она разрушится со временем, превращенная неумолимыми океанскими волнами в мелкий песок.

На протяжении моей профессиональной жизни происходило много событий, которые могли перевести меня на другой, не совсем удачный маршрут. Я знаком со многими учеными, квалификация которых не уступает моей, но они не имеют тех условий для исследований, которые есть у меня. Беспристрастно взглянув на кафедры наших институтов, можно увидеть многих мужчин и женщин, которые имеют широкие возможности внести свой вклад в науку, в то время как у других эти возможности значительно скромнее. То же самое можно сказать почти обо всех областях нашей жизни.

Помня о том, что сам обязан тем личностям, которые, имея такие возможности, поделились ими со мной, я испытываю глубокую потребность помогать молодым ученым реализовать свой потенциал, даже при том, что это иногда означает бросать вызов не только ортодоксальным идеям, но часто и ортодоксальным методам, которые еще более вредны. Работая над этой миссией, я стараюсь исповедовать – и в своей педагогической деятельности, и в своих исследованиях – тот подход к миру, который некоторые могут посчитать детским. Если люди думают так, меня это нисколько не смущает. По моему опыту, дети следуют своим внутренним компасам намного честнее и без особых претензий, чего нельзя сказать о многих взрослых. И чем моложе человек, тем меньше у него склонности сковывать свои мысли – просто чтобы соответствовать окружающим его людям.

Этот подход к науке сделал меня открытым для самых амбициозных, можно сказать, дерзких идей, которые несут в себе исследуемые мной темы. Например, к той идее, что «Оумуамуа» – межзвездный объект, чей полет был замечен в октябре 2017 года в нашем небе, – не был природным явлением.