Красуясь, посмотрела — застыл мой взгляд тогда,

Весь мир и веру смело продать был рад тогда.

А молвила мне злая: «Что мне любовь твоя!» —

Меч ревности в себя я вонзил стократ тогда.

Я в горы бед глубоко вгрызался, как Фархад,

Но был киркою рока повержен, смят тогда.

Машраб — в пути, и вот он смятенно вдаль бредет, —

Узнать, куда идет он, вперил я взгляд тогда.

* * *

Пришел в этот мир я, и много я мук и тревог претерпел,

Я в бедах влачился убого и все превозмог, претерпел.

Кто льнет к удовольствиям праздным, претерпит жестокий позор,

Стал чужд я грехам и соблазнам и все, одинок, претерпел.

Что мир сей порочен всецело, я знал, он — губитель и враг, —

Я гнет его, кинувшись смело в бурлящий поток, претерпел.

Сей мир, не рука Азраила предел этой жизни кладет, —

Мне все жизнь мирская открыла: я все в ней, что смог, претерпел.

Машраб, ты отшельником, сиро, порвав с этим миром, бредешь,

И я отвратился от мира, и все я, убог, претерпел.

* * *

Что мне делать, чаровница, жар любви к тебе — мой дом,

Каждый волос мой палится — как свеча, горит огнем.

Валом слез кроваво-жгучих я захлестнут с головой,

Словно кряж в Йеменских кручах, смыт рубиновым дождем.

Я кайлом моей кручины кряж души своей крушу, —

Ты одна — вся суть причины: я к тебе рублю пролом.

Райских мне услад не надо: по устам твоим томлюсь, —

Вкус томленья горше яда, ну а мне — услада в нем.

Каждый станет опаленным, если я хоть раз вздохну, —

Сделал кров я всем влюбленным в сердце огненном моем.

Не спастись вовек смутьянам, что тягаются со мной:

Жар души совью арканом — всех врагов словлю живьем.

Ладные стихи слагая в цветнике моей любви,

Соловья и попугая — всех сравняю с вороньем.

О Машраб, на ране рана — словно розы, на тебе,

А умрешь — цвести багряно им на саване твоем.

* * *

О, верь: я от любви твоей сгорел, и помрачен я стал,

Ославлен толками людей, позором всех времен я стал.

Ты в совершенстве неземном над всеми властна, как султан, —

О, сжалься, нищим бедняком в глуши чужих сторон я стал.

Скитаясь у чужих ворот, всех вопрошал я о тебе, —

Не верь, что «ищущий найдет»: увы, всего лишен я стал.

Меч твоей злости уж давно на части сердце мне рассек, —

Пусть розой не цветет оно: сам кровью заклеймен я стал.

Машраба мукою казня, о боже, пощади других, —

Друзья, молитесь за меня, чтоб роком исцелен я стал.

* * *

Терпенья мне недостает, и нет покоя от невзгод,

И день и ночь — душевный гнет, и бремя бедствий все растет.

И хоть кричи, стенай и вой, об камень бейся головой, —

Зла сила муки горевой, и, видно, близок мой черед.

Вконец я сердцем изнемог, и сам сгорел, и душу сжег,

Я желт, слезами весь истек — примет моих печален счет.

Что все ходжи и все ханжи, все шейхи, все пророки лжи!

Вдали от них себя держи, любовь их — бедами гнетет.

Любовь сама-то — не беда, да много от нее вреда,

Машраб, судьба твоя худа: день ото дня сильнее гнет.

* * *

Не видя, дивная, твой лик, от грусти я несчастным стал,

А к сладостным устам приник — и к диву я причастным стал.

Помилуй, сжалься, не кляня, не мучь покорного раба, —

Лишь бы приблизила меня — я смирным и безгласным стал.

Твоих очей хмельны зрачки, а лик твой краше рдяных роз, —

Все сердце порвалось в куски, и жребий мой ужасным стал.

Просил от страсти амулет у лекарей я на торгах,

Но средства не нашлось от бед, и мой недуг опасным стал.

К Машрабу взор свой обрати и слову истины внемли:

Я — жертва на твоем пути, и я тебе подвластным стал.

* * *

В долине сердца ланям мук я дал раздолье и приют,

А ты взвела лукавый лук — тюльпанный луг взрастил я тут.

И тут же — путь лежит ко мне для всех удачливых в любви, —

Пусть в этой горестной стране для них все розы расцветут.

Поток моих рыданий яр — кровавым ливням нет конца,

Вот — камень с сердца тебе в дар, он — как рубин

Йеменских руд.

Чтобы завлечь тебя в силок, для птицы сердца твоего

Все тело с головы до ног расплел я для плетенья пут.

В душе моей цвет роз весной зардел от взора твоего, —

Пусть им навстречу белизной мои жасмины зацветут.

Мне чад молвы не побороть: позором сам себя я жгу, —

Как саламандра, моя плоть горит, и жар пыланья лют.

Машраб, в сей речи роковой — твой мученический предел, —

Вот он — кровавый саван твой, любовью сотканный лоскут!

* * *

Я, жалкий и больной, на твой порог пришел,

Поведать, что со мной, я, одинок, пришел.

И нет