Шрифт:
Закладка:
А уж как мы прощались с Гандзей! Чуть было слезу на радостях не пустили! Да и она растрогалась, называла нас «дорогими мальчиками» и обещала прислать нам приглашение в гости, как только обоснуется на новом месте обитания. Ну вот, теперь вы знаете, какие воспоминания вызвали у меня ощущение чьего-то взгляда в районе правой лопатки и тихое дыхание за спиной! Неужто Гандзя покинула британца и вернулась к нам со Славкой, ужаснулся я, понимая, что второго ее пришествия мы не переживем.
Я решительно обернулся и… увидел маленькую собачонку, свернувшуюся калачиком у меня под боком. Та, встревоженная моим резким движением, приподняла голову и посмотрела на меня глазами ягненка.
– Псина?.. – Я опешил. – Как ты здесь очутилась?
Собачонка привстала на лапах и мелко задрожала, по-видимому, испугавшись, моего громкого окрика.
Мне стало совестно.
– А, понял, – шлепнул я себя ладонью по лбу, – ночью ты просто за мной притащилась, а я не заметил… А вроде, не такой и пьяный был…
Вероятно, сочтя мой тон достаточно миролюбивым, псина заняла исходную позицию и снова умиротворенно засопела. Да уж, ситуация, ничего скажешь! Обнаружить с утра в собственной постели собаку – из разряда нарочно не придумаешь! Утешает только одно: окажись на ее месте Гандзя, эффект был бы еще ужаснее.
Я рухнул на спину рядом с собачонкой и начал рассуждать слух:
– Нет, но почему она привязалась именно ко мне? Ведь в доме полно народу! А теперь я как последний злыдень буду вынужден ее вышвырнуть! И это мне благодарность за то, что я не наступил на нее ночью впотьмах!
Затем я адресовал свое красноречие непосредственной виновнице моего утреннего шока:
–Тебе что, молчишь, сопишь… Сказала бы хоть, хозяева у тебя есть?
Словно почувствовав недоброе, собачонка тихо заскулила.
Тут меня посетило озарение – проверить, нет ли на ней ошейника. Но, как я скоро убедился, эта примета собачьей обустроенности, в данном случае начисто отсутствовала.
– Ясно, – процедил я сквозь зуб, – ты – бомжиха, псина, – и добавил со вздохом, – впрочем, кто еще мог ко мне приблудиться?
Заметьте, я сразу стал обращаться к ней в женском роде, хотя ее гендерная принадлежность в тот момент интересовала меня в последнюю очередь. Это уж потом выяснилось, что я попал в точку.
Еще несколько минут прошли в гнетущей тишине, если не считать мирного собачьего посапывания, после чего я все-таки нехотя слез с дивана. Пора было начинать новый день, хотя, признаюсь вам по секрету, я бы предпочел, чтобы старый длился без конца. Ведь это он принес мне благую весть о том, что я написал настоящий роман. А в том, что новый подарит мне что-нибудь подобное, у меня уверенности не было. Вот она сущность человеческая: стоит нам получить мало-мальский подарок от судьбы, мы, вместо того, чтобы тихо радоваться и посылать хвалы небесам, начинаем ждать очередных подношений, причем чуть ли не поминутно. К тому же – с неистовым нетерпением и одержимой убежденностью в том, что нам и впрямь за какие-то заслуги что-то там еще причитается. А тот, первый, может, и скромный, дар быстро утрачивает для нас какую-либо ценность и превращается в нечто само собой разумеющееся. Увы, это в природе двуногих, не ведающих в своей убогой скаредности, что далеко не все, доставшееся им без особых усилий, ничего не стоит.
Вот, о чем размышлял я тем сереньким мартовским утром, нащупывая ступнями растоптанные тапки у дивана. Следующей моей мыслью было: а вдруг эта псина, что проникла ко мне под покровом ночи и теперь беспардонно разлеглась поверх моего одеяла, и есть то самое новое подношение, на которое я, как и все прочие мелочные и тщеславные человечки, втайне рассчитывал? В таком случае, оно сколь оригинальное, столь и обременительное. Как мне им распорядиться, прикажете? Выбросить – рука не налегает, но что делать, если и все прочие подарки судьбы, предназначенные мне, будут того же порядка?
Я все еще был на одной ноге, к тому же левой, в то время как правая продолжала шарить по полу в поисках куда-то задевавшегося тапка, когда в кармане моих висящих на стуле штанов заголосил мобильник. Примерившись, я принял позу малороссийского колодезного журавля и со старческим кряхтением дотянулся до телефона. В трубке тут же возник высокий ворчливый голос, который я узнал бы из тысячи. Звонила моя давнишняя мучительница из «Расслабься» – шеф-редактор Наталья Кокорина, дама позднего бальзаковского возраста. Именно она, с тех пор, как я подвизался в этом глянцевом журнальчике, успела стать моим ночным кошмаром номер два, сразу после Гандзи.
И это притом что и с ней у нас все начиналось достаточно благостно, и мои надерганные частично из книжек, частично из Интернета исторические эссе, предназначенные все для тех же «озабоченных домохозяек», коими я упрекал Серегу, она принимала едва ли не на ура. Ее заботами мои незамысловатые слеплепленные на скорую руку творения выходили в каждом номере «Расслабься» и приносили мне небольшой, но стабильный доход, помимо изредка выпадавшего мне процента от рекламы и постоянно задерживаемой Славкой квартплаты. Однако в один скорее ужасный, нежели прекрасный, день Наталью будто бы подменили. С каким-то почти патологическим рвением она принялась выискивать «блох» в моих, впрочем, не самых безупречных, текстах, постоянно тыкая меня носом в выявленные огрехи, как проштрафившегося щенка в собственную лужу. Я морщился, фыркал, терпел, а потом пожаловался Сереге.
Этот многомудрый посоветовал мне сводить Наталью в кабак. Я, хоть жаба меня и душила, скрепя сердце пригласил ее в кафе неподалеку от редакции, где, собственно, и выяснилось, что Натальины планы в отношении меня простираются куда как дальше. Я вновь призвал на помощь Серегу, который, выслушав мой жалобный рассказ про то, как Наталья хватала меня под столом за коленки, рубанул сплеча:
– Да трахни ты ее – и все дела! Что тебе жалко?
Легко сказать – трахни! А если это тот редкий случай, когда не хочется? Хотя, справедливости ради, нужно признать, пару раз я все же примеривался. Приходил в редакцию под вечер, чтобы проводить Наталью до дома, ну, и так далее,
