Беке остолбенел.

— Научите?

— Да. Только… Нюргуну лентяйкой и прочим не называй. Договорились?

Беке чуть не подпрыгнул от радости.

— Я — обижать Нюргуну?! Это она меня обижает!

Он подбежал к Нюргуне:

— Ты не сердись на меня! Я сдуру ругал, сам же знаю, что ты и старательная, и добрая. Олух я, оказывается, на сироту накинулся… Василий Макарович, а книжка для меня у вас найдется?

— Обязательно найдется! — воскликнул Василий, любуясь парнем. — Учить тебя на охоте буду! Ну? Пойдешь со мной на охоту?

— Госпожа разрешит?

— Разрешит, не беспокойся. А для начала отнеси-ка в сарай мой трофей. Сделаю чучело.

Только теперь поняла Нюргуна, что за бесформенная, черно-серая куча перьев лежала у ног учителя. Василий поднял птицу за горло и встряхнул над головой. Это был невиданной красоты и мощи орел.

IV

Василий Макарович снял куртку, машинально повесил ружье и, задумавшись, надолго задержался в передней. Разговор с Беке растревожил его, заставил вспомнить юность, когда сам он был таким же порывистым парнем, так же яростно искал справедливости.

Разве думал он когда-либо, что окажется в роли хозяина в богатом имении? Судьба, казалось, готовила ему совсем другое…

Вот опять ему видятся мать и высокий горбоносый человек, с которым она жила. Этот хмурый мужчина не был отцом Василия и относился к мальчику без любви. Он был сослан за какое-то преступление издалека — как сейчас думает Василий Макарович, с Кавказа. Кормился тем, что прислуживал в церкви.

Потом мать умерла… Словно сквозь сон наплывают воспоминания: отчим хватает Василия за руку и подводит к гробу. Над гробом он долго и быстро читает какую-то книгу.

Все же он был добрым человеком, этот поселенец, и не бросил Василия, не отдал ни в приют, ни чужим людям. Когда мальчик подрос, отвел его в школу. Слабосильного, тощего, Васю часто обижали сверстники, и он убегал из школы. Но отчим возвращал его назад.

Из его нечастых рассказов Василию врезался в память один. Однажды из аула, где жил до ссылки отчим, жестокие соседи угнали триста девушек. Не вынесли полонянки неволи, поднялись на скалу и бросились с нее. А слезы девушек до сих пор льются со скалы водопадом.

Как девушки из легенды, тосковал и о родине и отчим Василия. Вышло ему разрешение — уехал, хотя был уж совсем седым и скрюченным от старости. Так остался Василий один. Как жил, чем питался, во что одевался — и вспоминать неохота. Василий память не ворошит. Но нет — нет да и всплывает в ней то главное, что заполняло тогда его существование, — зависть к сытым, разряженным барчукам и страстное желание найти клад.

Клад… Василий усмехнулся. Кажется, эта дурацкая мечта будет преследовать его всю жизнь. Надо же так, едва приехал в Кыталыктах и познакомился с Мики, как тот ляпнул: «Говорят, у Хоборос где-то золото зарыто». Шутки шутками, а Василия этот слух заинтересовал. Но вот поди ж ты — сколько живет уже с Хоборос, и жена его вроде любит, а никогда от нее о том золоте не слыхал и ни одной золотой монеты в ее кошельке не видел.

Женился он на богатой старой деве, как только подвернулся случай. Никто ему не подсказывал и не помогал. Не пришлось прилагать и чрезвычайных усилий. Истосковавшаяся по любви, по духовной близости женщина сама пошла навстречу его тайному желанию. Но он жестоко ошибся, думая, что ему будет хорошо. Слишком привыкла Хоборос к власти над другими людьми, чтобы не властвовать и над мужем. Порой у него возникает чувство, будто не он женился на ней, а она на нем — настолько он зависит от жены. Еще неизвестно, приобрел он больше или потерял. В глуши, среди невежественных, недалеких людей перезабыл многое из того, что знал…

— Друг мой, это ты, что ли? — послышался из-за двери голос жены. — Что топчешься, не заходишь? Случилось что-нибудь?

Василий вошел в дом. На столе его уже ждал ужин. Изголодавшийся охотник накинулся на еду.

— Долго, долго гуляешь, — ласково и в то же время с подозрением проговорила Хоборос.

— Никак не разберусь в хитросплетении здешних тропинок, — Василий с аппетитом уплетал мясо. — Зайду в чащу — не знаю, как выбраться. Ты почему со мной не ходишь? Тоскливо в лесу одному. Или дай мне кого-нибудь… Петю хотя бы. Он, кажется, парень толковый.

— Сам целыми днями бездельничаешь, да еще хамначита[13] от работы хочешь оторвать?

— Ну, положим, работников у тебя хватает.

— Хватает не хватает, а усадьба запущена. Построил бы новый амбар, лишним не будет.

— Надо разобрать старый, тот, что с подвалом. Добавить десяток свежих бревен — вот тебе и новый.

Хоборос неодобрительно покачала головой: что значит пришлый человек! Ничто не дорого ему в Кыталыктахе. Как можно замахнуться на сделанное руками предков? Все, что построено при отце, и деде, и прадедах она не тронет никогда — ни юрт, ни погребов, ни сэргэ.

Василий прикончил жаркое и налил в чорон кумыса.

— Нет, правда, дай мне этого парня. Каждый день плутаю, не зная охотничьих мест. Верст пятнадцать отмахаешь, а домой — пустым.

— Тебя, наверно, другая дичь тянет. С кудрями вместо перьев, — вырвалось у Хоборос.

Василий сделал вид, что не расслышал.

— Но сегодня мне повезло. Царя птиц подстрелил.

— Кого-кого?

— Орла. Да какого громадного! Весь заряд принял, ни одна дробинка, наверно, мимо не прошла. Да я тебе его сейчас покажу, — он выскочил в сени. — Эй, Петя, Принеси-ка мою добычу, госпоже показать!

Чуть не задев Василия плечом, в столовую проскользнула Нюргуна — видимо, убрать со стола. Василий еще раз позвал Беке, но ответа не дождался и, пожав плечами, — повернул назад.

— Ты убил орла… — срывающимся от волнения голосом заговорила Хоборос. — Неужели ты вправду убил орла?

— Ну, убил. Да что с тобой?

— Пропали мы, о-о, пропали! — завыла Хоборос, схватившись за голову. — Ты поднял руку на священную птицу, покровителя нашего рода!

— Боже, сколько в тебе предрассудков! — покривил губы Василий.

— Нюргуна, Нюргуна, дитя мое, иди сюда, — Хоборос бессильно навалилась на плечо племянницы. — Ты слышала, что сделал этот человек? Что теперь с нами будет? Жили мы тихо, мирно, никому не мешали. Какие несчастья посыплются на нас?

Горячее, прерывистое дыхание тетки обжигало Нюргуне щеку. И ей стало не по себе — она чувствовала, что с Хоборос вот-вот случится припадок.

— Скажи, друг мой, — чуть слышно произнесла Хоборос, — может быть,