На том конце провода послышалось сонное, едва внятное «Алло». Конечно, у кого-то полдня уже прошло, а Тимохина ещё дрыхнет.

— Илонка, привет, это я. Как там дела? Есть новости?

Подруга пару раз зевнула и кашлянула, в попытке прочистить горло:

— Есть. Завтра вечером я познакомлю тебя с одним весьма солидным мужчиной. Я кратко ввела его в курс дела, и он изъявил желание познакомится.

— Это хорошо, — приоткрыла дверь и втянула в себя свежий воздух.   

— Что всё настолько плохо?

— Ты даже не представляешь, насколько.

Глава 3

— Ты уже уходишь? — из кухни показался отец, с переброшенным через плечо полотенцем.

— Угу. Буду… поздно. Так что не жди. — Я присела в прихожей на пуфик и потянулась за лакированными туфлями, на которые «типа» смотрела в четверг, и которые всё-таки приглянулись. С самого утра, плюнув на «финансы поют романсы», помчалась в «Юбилейный» и успокоилась только  когда заветная покупка оказалась в руках.  

— У тебя появился молодой человек или… — отец нерешительно переступил с ноги на ногу, наблюдая, как я модельной походкой прошлась по ковру, привыкая к обновке.

— «Или», папа. По работе иду в ресторан. — Соврала. Ну а как? Не признаться же. Единственное, к чему он относился без придирок, была моя работа. «Работа – это святое. Работодателя нужно уважать и ни в коем случае ему не перечить» - пожизненный лозунг Ивана Матвеева. Только толку-то? Я не перечила, заносила задницу на каждом повороте, молчала, когда нужно и не нужно. Раболепствовала. Всё ради «одобрения» и «поощрения». Ладно… Больная это тема для меня. Слишком.

— Раз по работе, тогда хорошо, — успокоился, скрывшись за дверью. И пока я обводила контур губ карандашом, показался  обратно. — Тамара Васильевна говорила, что возле тебя опять Тарановский околачивается. Это правда?

Я застыла:

— Твоя Тамара Васильевна слишком много на себя берет. Пускай лучше за своей внучкой присматривает. Не удивлюсь, если в скором времени в их семье прибавиться. Так нет же… ей я поперек горла. А то, что почти двадцать шесть лет – пофиг. Тут главное – я и Тарановский.

— Ты чего так завелась? Я просто спросил. Серёжка хороший паренёк. Разве я против? Наоборот.

— Пап, давай я как-то сама разберусь. Ага?

— Как скажешь…

Но меня уже было не остановить. Завела меня Тамара не в ту степь.

— Ты мне лучше скажи, когда к Даньке наведаешься? — от этого вопроса отец сразу поменялся в лице. Стушевался. — Что?!.. Папа, твой сын в тюрьме! Ты ведь недавно плакал на лавочке, жалел его, переживал. Что изменилось за это время?

— Наведаюсь! Чего ты прицепилась? Сама говорила, что не хочет нас видеть.

— Потому и не хочет, что хорошо тебя знает. Для тебя же мнение соседей и коллег по работе важнее всего. Конечно-о-о!! Сын за решёткой. Позо-о-ор!! Что подумают люди?! Папа, за окном почти  двадцать первый век. Всем на всех наплевать. Компартии уже давно нет, — с остервенением бросила карандаш в сумку. У Илонки дома докрашусь.

— Лида, ты в последнее время сама не своя. Мне не нравится такой настрой.

— Отчего же? Я всегда такая: плюю на всех с высокой колокольни и не завишу от чьего-либо мнения. Это не Даня, это ты в тюрьме. Пожизненной. Выйди на конец из неё.

Через открытое окно послышался призывной гудок такси. Так и не дождавшись от отца хотя бы какого-то оправдания, прихватила сумочку и выскочила на площадку. Стоило успокоиться. Внутри всё так и бушевало, рвалось наружу негодованием. Достало. Как же всё достало.  

Так, спокойствие. Только спокойствие.

У подъезда, на обеих лавочках «тусила молодежь». С колоссальным усилием воли сделала вид, что не замечаю их пристальных взглядов и, не удостоив даже кратким «добрый вечер» величественно села в поджидавший автомобиль. Из окна выглянул отец и недовольно поджал губы, проследив за моим игнором местной мафии. Если на старости лет я стану подобно им – пускай меня пристрелят стразу.

На душе было неуютно. Захотелось дружеского участия, понимания, тепла. Чтобы рядом был сильный, надежный мужчина, поддерживающий во всём. Вот только где его найти, мужика такого. Всё самое лучшее уже разобрано до нас.  

Таксист изредка бросал в мою сторону заинтересованные взгляды, но вежливо помалкивал. Хорошо, что попался битый дедуля, не гнавший по городу, как угорелый. Я же грустно поглядывала в окно, осознавая, что с отцом можно было и по мягче. Вечно у меня так: зажгусь от мельчайшей искры, а том страдаю от собственной несдержанности.  

Ничего. Когда брат выйдет на волю – всё вернется на круги своя. Эти дни забудутся как страшный сон. Таким образом настраивалась на предстоящую встречу и заставляла уверовать в силу положительной мысли.

— Привет! — Илонка при полном параде открыла входную дверь и впустила меня в шикарную квартиру, которую ей снимал «Гришунечка». 

Продефилировала по паркету и подружка одобрительно прицокнула языком. Не стала напяливать на себя вызывающе-откровенные шмотки. Мне дали понять, что в том месте, куда я поеду, подобное не празднуется. Даже лучше. В моем гардеробе как раз таки преобладали сдержанные варианты. Но  захотелось как-то выделиться: в ресторан всё же иду, не на сельскую дискотеку. Поэтому вместо платья надела приталенные белые брюки и чёрную прозрачную блузку. Смотрелось эффектно.

— Слуша-а-ай, — протянула Тимохина, обойдя меня по кругу, как новогоднюю ёлку, — да ты ещё та штучка. Шикарно выглядишь. Вот Петровна захлебнется слюнями. Пускай не думает, что её прошмандовки лучше всех. У Тимура точно встанет.

Я прекратила корчить из себя звезду подиума и прошла в гостиную. До запланированной встречи ещё оставалось немного времени. Тимохина ненадолго скрылась из виду, а вернулась не с пустыми руками, а с бокалами на высоких ножках и откупоренной бутылкой вина.

— Давай, Лидок, жахнем на дорожку. Так сказать, для храбрости и за грядущий успех. Он у тебя будет и так, но одно другому не помешает. — Рубиновая жидкость полилась в подставленные емкости и пошла по рукам.

— Илон, расскажи мне немного об этом Тимуре. Кто он? Что он? Мне интересно. — Вино было сладковатым с легкими миндальными нотками. Дорогое. Гришуня баловал свою любимицу всеми возможными способами.

— Да я и сама не особо много знаю, — начала петлять Тимохина. — Так, отовсюду понемножку.

По телу пробежал неприятный холодок:

— Стоп! Я