с улицы и спальню освещала лишь изящная лампа пятидесятых годов, с колпаком из зелёного стекла, горевшая на большом массивном столе рядом с кроватью. Мягкий свет также исходил от двух бронзовых бра позади Романа, находившихся на стене у входной двери.

В полумраке комнаты выделялась массивная деревянная кровать шоколадного оттенка из африканского бакаута, дерева жизни, с резной спинкой декорированной антуражной сценой охоты туземцев на льва, с изящными резными стойками для матерчатого полога из натурального льна. Посреди этой огромной кровати на высоких подушках, укрытый мягким шотландским клетчатым пледом, лежал статный старик в архаичном спальном колпаке и бархатном бордовом халате, в больших очках в роговой оправе с толстыми стёклами, с окладистой тёмной с проседью бородой. На лице старика выделялись тёмные густые брови и большой, греческого типа нос. Может быть, из-за полумрака в комнате, Роман дал бы хозяину на первый взгляд лет семьдесят, семьдесят пять. По всей вероятности перед детективом находился старик Олберих Мориц, а тому-то, по подсчётам Райнгольда, выходило уже далеко за восемьдесят..

Одет Олберих Леопольдович Мориц был в мягкий велюровый халат синего цвета, из-под которого выглядывала белоснежная тонкого шёлка рубашка с повязанным под ней, на шее, тонким бордовым шарфом. Крупные ухоженные руки старик Мориц держал на какой-то толстой немецкой книге в кожаном переплёте.

На стенах спальни владельца, как и во всём особняке, также висели старые картины, но это были картины уже другого времени и других мастеров, чем те, что находились в холле. Изображены на этих полотнах были портреты, скорее всего, многочисленных предков Морица. Тут висела пара немецких баронов в одеждах 19 века, а один из родственников был изображён в костюме германского офицера времён Первой мировой, с орденской голубой лентой через плечо, остальные лица изображались в штатских цивильных костюмах, а женщины в дорогих длинных платьях и драгоценностях. В изголовье хозяйской кровати находился ростовой портрет красивой женщины, которой на вид мы бы дали около сорока лет, изображённой сидящей в резном кресле, с гербом на высокой спинке в виде головы льва, на фоне тёмной драпировки. Женщину с тонкими чертами лица украшал тёмный бархатный костюм для верховой езды, с обтягивающими серыми бриджами и высокими чёрными лакированными сапогами, в руках она держала изящный бархатный шлем и тонкую трость. Рейнгольд обоснованно предположил, что на портрете был запечатлён образ покойной жены Олбериха Морица, Эльзы Карловны фон Ригер.

Лицо старика оттенённое тусклым освещением, казалось болезненно бледным. У его кровати на приставном столике на колёсиках находились какие-то лекарства, тонометр в темной бархатной коробке, градусник, большой стеклянный стакан и графин с водой. Олберих Леопольдович пригласил Райнгольда присесть в стоявшее у стола кресло для посетителей. Дворецкий тем временем, осознав, что в его услугах больше не нуждаются, бережно прикрыл за собой дверь и молча удалился.

— Как вы уже знаете, Роман Генрихович, у нас произошло великое несчастье, — начал срывающимся, но твёрдым голосом старик Мориц разговор с детективом. — Уже как две недели тому назад, пятого числа, в Коктебеле, на нашей яхте трагически погиб мой сын. Мой единственный сын Карл, — старик сделал паузу, видимо разговор давался ему с большим трудом. — Обстоятельства его безвременной смерти, а точнее гибели, вызывают у меня ряд вопросов. Хотя следствие, однако, уже пришло к своим, как мне кажется, весьма скоропалительным выводам. Карла обнаружили на яхте, стоявшей у причала в нашем яхт-клубе, с огнестрельным ранением в голову. Мне говорят, что это он сам произвёл выстрел, в его руке якобы был найден пистолет. Но до меня так никто и не смог довести объективных причин, по которым мог застрелиться такой человек. Мой сын… Имея чувство долга перед семьёй, перед детьми, перед свои отцом наконец… Как он мог уйти, не поговорив со мной… Он бы никогда так не поступил, не уронил бы честь семьи, что бы ни случилось. Однако всё чем ограничилось следствие, это сделать приемлемый в данной ситуации для общественности вывод о неосторожном обращении с оружием.

Видимо, силы на какое-то время оставили старика Морица, его глаза закрылись. Через некоторое время, собравшись с силами, Олберих Леопольдович продолжил:

— Я получил от доверенных лиц весьма исчерпывающие рекомендации в вашей компетенции и порядочности, есть ещё ряд имеющих для меня веское значение обстоятельств, по которым я был вынужден обратиться за содействием именно к вам. Почему я уверен, что вы приложите максимум усилий, чтобы выяснить все обстоятельства произошедшего с Карлом несчастья и если в этом есть виновные, я хочу, чтобы они были найдены и наказаны. Наказаны ни богом, ни судом, а вами, вашей рукой, но моей волей. Вы изначально должны понимать, что я хочу возмездия и чтобы они сгорели в аду?!

Роман был однозначно поражён весьма эмоциональной речью старика. Конечно, он списывал некоторую категоричность требований, на волнение и горечь от утраты старика, но покарать кого-то даже за деньги своей рукой, Роман Генрихович, оставив свою войну далеко в прошлом, в данный обстоятельствах был явно не готов, в конце концов, это же не личная вендетта.

Увидев его сомнения, Олберих Мориц настоял:

— Прежде всего вам потребуется выяснить все обстоятельства гибели сына. Вот вам номер моего телефона, звоните в любое время. А теперь прошу меня извинить. Силы оставили меня. Деньги на расходы вам переведут по номеру телефона. Обо всём остальном побеседуйте с женой Карла Соней, она ждёт вас внизу. Юстас вас проводит.

Сделав рукой жест в направлении двери, старик Мориц нажал кнопку на брелоке, который находился у него рядом с подушкой. Услышав вызов хозяина, дворецкий открыл дверь в комнату и пригласил Романа проследовать за ним. Рейнгольд встал, попрощался с Морицем и спустился за Юстасом на первый этаж. В холле его уже встречала стройная интересная женщина, невообразимым образом списанная с портрета на стене старика Морица. Выглядела она на много младше своих сорока лет. Длинное траурное платье оттеняло немного бледное и худощавое лицо, тёмно-каштановые волосы женщины пахли жасмином и были красиво уложены в высокую строгую причёску. Соня Мориц представилась Роману, как жена сына владельца дома и пригласила последовать за ней в просторный зал.

Зал особняка выглядел поистине парадным, в полном смысле этого слова, как и положено в таких состоятельных домах. Шикарная мебель из карельской берёзы поражала воображение своей монументальностью и великолепием полированного и покрытого многослойным лаком дерева. Центральное место в композиции расположения предметов гарнитура занимал громадный овальный стол, чья массивная столешница играла на солнце замысловатыми переливами среза натурального дерева под многослойным лаком и являлась предметом настоящей роскоши. Вокруг этого шедевра меблировки располагались двенадцать массивных стульев с резными