А тогда только-только еще открывался Шереметьево, еще не было второго Шереметьево. Сейчас же там два Шереметьева. А тогда было первое Шереметьево, скромненький такой аэропорт. Вокруг чуть ли не коровы гуляют там. А с водкой не пропускали в самолет.

Мы знали, что возвращаться поздно будем, уже всё будет закрыто. Время-то будет – час ночи. И не купить нигде. Мы нашли место и зарыли эту бутылку. Когда полетим обратно – у нас будет.

Теперь представьте себе: четыре прекрасных артиста прилетели ночью и не могут найти эту бутылку. Дело все в том, что, когда мы летели из Свердловска, мы уже, так сказать, более-менее освежились, я извиняюсь, да. И не можем найти место, где спрятали бутылку. То есть знаем, что в кустах где-то. А темно. Но, слава Богу, нашли, всё в порядке. Сережа, как всегда, с прибаутками: «Недолго мучилась старушка в бандитских опытных руках!» Для нас эта бутылка была только, так сказать, ну, пригубить еще немножко.

Поскольку среди корифеев кинематографа – Полицеймако, Филиппова и Черкасова один эстрадник был, задал им вопрос: «Что же все-таки для них лучше – театр, кинематограф или концерты?» Ваш папа так важно ответил за всех:

– Кино на радость нам дано, потому что истина – в кине!

И мы дружно еще пригубили.

На лугу постились коровы

Как-то получилось, что года два подряд мы вылетали все время вместе из Ленинграда – четыре человека: я, Сережа, Виталий Павлович Полицеймако и, дай Бог памяти, Черкасов, Николай Константинович Черкасов. Конечно, я не был в то время такой популярный, и я был моложе всех их, но я просто был за главного, потому что я вел весь этот стадион. Вылетали мы, Господи, то ли в Челябинск, то ли куда-то. И что-то с самолетом случилось. Мы где-то приземлились на какое-то бычье поле.

– Ну вот, – говорит Сережа, – на лугу постятся коровы.

Коровы, гуляют коровы, и самолет такой был какой-то, У-2, что- то в этом роде плохой такой. А может, и «Кукурузник» был.

Летчики – прекрасные ребята, всё наладили и кричат нам:

– Давайте, ребята, обратно садитесь. Сейчас полетим.

Но нет Сережи. Что такое? Без него – лететь, что, с ума сошли, что ли? Нет. Давай искать его. А тут деревня такая рядом. Пошли искать, Господи ты Боже. Куда же он делся? Да не может быть, что пропал. Куда, не уйдет же он куда-нибудь. Да нет, где-нибудь здесь.

Подходим к одному дому. На крылечках сидит папа. Из окна выглядывает, молится на него, деваха, молодая женщина, подперев подбородок рукой. Она не верит, глазам своим не верит! На крыльце она расстелила белую скатерочку. Всё выставила – закусочку, водочку. Мы очень обрадовались, что Филиппов нашелся.

– Сережа, милый, самолет готов! Ждет тебя.

Он отвечает:

– Какой самолет? Женюсь! Нет, ребята, всё. Вы что, с ума сошли? Такая женщина! Женюсь, всё. Остаюсь. Ребята, тихо! Всё, спокойно. Вот! Видите – нет? – показывает на нее.

А она, из избы, смотрит на него. Она не верит такому счастью! А как можно? Как можно поверить? У нее на пороге сидит Сергей Филиппов! Ребята, вы что, с ума сошли, что ли? Такого не бывает! Это же на всю жизнь такое памятное событие!

Люби свой гонорар, как самого себя

Ой, по поводу гонорара у Сергея Николаевича было много присказок. Наверное, актеры уже много чего рассказали по этому поводу. Мне врезалось в память: «Люби свой гонорар, как самого себя». Я считаю, это правильно. Актерам всегда очень мало платили, не то, что сейчас…

Предтеченская Юлия, актриса

Будет день, будет и тыща

Жили актеры, как и все – не бедно и не богато. Часто не хватало денег от получки до получки. «Стрельнуть» до получки денег не считалось зазорным… Стрельнул Сережа у меня, а это было уже тогда, когда сыну моему было 13-14 лет. Я работала в театре Деммени, недалеко от театра Комедии…

Как-то Миша (Шемякин Михаил, художник) прибегает ко мне: «Мама, книжка у букиниста по искусству, срочно дай денег» Говорю: «Нет у меня, беги в Комедию, там сегодня получка. Скажи Сереже, пусть он тебе даст».

Миша пришел в театр, за сцену. Когда был антракт, вышел Сергей Филиппов. Увидев Мишу, он спросил:

– Ты чей, мальчик? Что тебе?

– Я – сын Предтеченской. Вот, мама меня прислала, долг забрать.

Папа, покачиваясь, ответил ему:

– Ты не видишь, мы здесь играем? А впрочем, подожди, я сейчас приду.

И ушел играть спектакль дальше.

Миша простоял там все отделение. Вернувшись с действия, отец удивился:

– Ты всё ещё здесь? – спросил он, икнув. – Подожди.

Через некоторое время он вернулся, неся пять рублей и проговорив в удивлении:

– Ну и сынок у Юлии Николаевны! – Покачиваясь, папа снова икнул. – Такой большой и такой смышленый.

Позже, когда мы встретились с Серёжей, вспоминали этот случай и смеялись.

– Да, смышленый у тебя сынок. Ну ничего, Юля, будет день, будет и тыща.

Я был ошеломняшен

Не помню, после ли затянувшейся репетиции в театре или после позднего концерта во Дворце искусств, надо было идти пешком через весь Невский проспект, через Марсово поле, через длиннющий Кировский мост. Мы с Сережей всегда договаривались идти на Петроградскую вместе. Представьте: ночь, зима, валит снег, и ветер пронизывает тебя до костей… Трамваи не идут (в те времена по Невскому ходили трамваи). Холодище. У меня на макушке – модная шапочка «менингитка», коротенькая меховая жакетка, легкая юбочка, чулки польские газуфки (так капрон назывался) и туфельки на каблуках. Я вишу на руке Сережи, уткнувшись носом ему в пальто. Идем сосредоточенно, молча, лишь бы скорее до дома добраться, и вдруг Сережа говорит:

– Небось, завидуешь, что я в штанах?

– Д-д-д-а!..

Позднее Сережа рассказывал коллегам:

Вот шел я с Юлией Предтеченской по Марсову полю, а она вцепилась в меня, вся трясется, смотрит жалостливо и, задыхаясь, мне говорит? «Сережа! Я больше не могу. Сережа! Снимай скорее штаны!» Ну, я растерялся… Красавица… Спросил еще раз: «Ты не шутишь?» – «Нет, – говорит, – не шучу!» Я скорее штаны снял, ну, думаю, сейчас она в объятия ко мне кинется. А она штаны мои схватила, напялила на себя, да